Павел Милюков - История второй русской революции. С предисловием и послесловием Николая Старикова Страница 12

Поездка Гучкова и Шульгина к царю и его отречение от престола. Еще не покончив с этими переговорами, Временный комитет принялся за свою главнейшую очередную задачу – ликвидацию старой власти. Ни у кого не было сомнения, что Николай II более царствовать не может. Еще 26 февраля в своей телеграмме к царю М. В. Родзянко требовал только «немедленного поручения лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство», то есть употреблял прежнюю формулу «прогрессивного блока». Он прибавлял при этом, что «медлить нельзя» и что «всякое промедление смерти подобно», и «молил Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца». Но уже 27-го утром тон второй телеграммы был иной: «Положение ухудшается. Надо принять немедленно меры, ибо завтра будет уже поздно. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии». На просьбы, обращенные к главнокомандующим фронтами, – поддержать перед царем обращение председателя Думы, Родзянко получил от генералов Брусилова и Рузского ответные телеграммы, что его просьба исполнена. Генерал Алексеев также настаивал, вместе с в. к. Николаем Николаевичем на «принятии решения, признаваемого нами единственным выходом при создавшихся роковых условиях», то есть на составлении ответственного министерства. В том же смысле составлено было заявление, подписанное великими князьями и доставленное во Временный комитет Государственной думы. Но действительно было уже поздно думать только об ответственном министерстве. Нужно было полное и немедленное отречение царя. С целью настоять на нем Временный комитет в ту же ночь, с 1 на 2 марта, решил отправить к Николаю II делегацию из А. И. Гучкова и В. В. Шульгина. Царь, правда, вызывал М. В. Родзянко, но отъезд из Петрограда председателя Думы в то время, когда только что формировалась новая, революционная власть, был признан небезопасным. По мысли комитета, отказ Николая II должен был последовать в пользу наследника при регентстве Михаила.

Выехав в 3 часа дня 2 марта, А. И. Гучков и В. В. Шульгин в 10 часов вечера прибыли в Псков и немедленно были приглашены в салон-вагон Николая II. Здесь после речи А. И. Гучкова о необходимости отречения в пользу сына (сидевший рядом с Шульгиным генерал Рузский сказал ему при этом: «это уже дело решенное») бывший государь ответил спокойно и не волнуясь, со своим обычным видом вежливой непроницаемости: «Я вчера и сегодня целый день обдумывал и принял решение отречься от престола. До 3 часов дня я был готов пойти на отречение в пользу моего сына. Но затем я понял, что расстаться с моим сыном я не способен. Вы это, я надеюсь, поймете. Поэтому я решил отречься в пользу моего брата». Ссылка на отцовские чувства закрыла уста делегатов, хотя позволено думать, что в решении царя была и известная политическая задняя мысль. Николай II не хотел рисковать сыном, предпочитая рисковать братом и Россией в ожидании неизвестного будущего. Думая, как всегда, прежде всего о себе и о своих, даже и в эту критическую минуту, и отказываясь от решения, хотя и трудного, но до известной степени подготовленного, он вновь открывал весь вопрос о монархии в такую минуту, когда этот вопрос только и мог быть решен отрицательно. Такова была последняя услуга Николая II родине.

Спросив делегатов, думают ли они, что акт отречения действительно успокоит страну и не вызовет осложнений, и не получив утвердительного ответа, Николай II удалился и в 11 1/4 вечера возвратился в вагон с готовым документом. В. В. Шульгин попросил царя внести в текст фразу о «принесении всенародной присяги» Михаилом Александровичем в том, что он будет править в «ненарушимом единении с представителями народа», как это было уже сказано в документе. Царь тотчас же согласился, заменив лишь слово «всенародная» словом «ненарушимая». Без 10 минут в полночь на 3 марта отречение было подписано.

Речь П. Н. Милюкова и агитация против монархии. Влияние назначения Михаила вместо Алексея. За этот день 2 марта, однако же, политическое положение в Петрограде еще раз успело измениться. Изменение это впервые сказалось, когда около 3 часов дня П. Н. Милюков в Екатерининском зале Таврического дворца произносил свою речь о вновь образовавшемся правительстве. Речь эта была встречена многочисленными слушателями, переполнившими зал, с энтузиазмом, и оратор по ее окончании вынесен на руках. Но среди шумных криков одобрения слышались и ноты недовольства и даже протеста. «Кто вас выбрал?» – спрашивали оратора. Ответ был: «Нас выбрала русская революция», но «мы не сохраним этой власти ни минуты после того, как свободно избранные народом представители скажут нам, что они хотят видеть на наших местах людей, более заслуживающих их доверия». Так устанавливалась идея преемственности власти, созданной революцией, до Учредительного собрания. При словах оратора: «Во главе мы поставили человека, имя которого означает организованную русскую общественность, так непримиримо преследовавшуюся старым правительством», те же голоса дважды прерывали речь криками: «Цензовую». П. Н. Милюков ответил им: «Да, но единственно организованную, которая даст потом возможность организоваться и другим слоям русской общественности». Наконец, на самый существенный вопрос – о судьбе династии – оратор ответил: «Я знаю наперед, что мой ответ не всех вас удовлетворит. Но я скажу его. Старый деспот, доведший Россию до полной разрухи, добровольно откажется от престола или будет низложен. Власть перейдет к регенту, в. к. Михаилу Александровичу. Наследником будет Алексей (шум и крики: «Это старая династия»). Да, господа, это старая династия, которую, может быть, не любите вы, и, может быть, не люблю и я. Но дело сейчас не в том, кто что любит. Мы не можем оставить без ответа и без разрешения вопрос о форме государственного строя. Мы предоставляем его себе как парламентарную и конституционную монархию. Быть может, другие представляют иначе. Но если мы будем спорить об этом сейчас, вместо того чтобы сразу решить вопрос, то Россия очутится в состоянии гражданской войны и возродится только что разрушенный режим. Этого сделать мы не имеем права… Но, как только пройдет опасность и установится прочный мир, мы приступим к подготовке созыва Учредительного собрания на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. Свободно избранное народное представительство решит, кто вернее выразил общее мнение России: мы или наши противники».

К концу дня волнение, вызванное сообщением П. Н. Милюкова о регентстве в. к. Михаила Александровича, значительно усилилось. Поздно вечером в здание Таврического дворца проникла большая толпа чрезвычайно возбужденных офицеров, которые заявляли, что не могут вернуться к своим частям, если П. Н. Милюков не откажется от своих слов. Не желая связывать других членов правительства, П. Н. Милюков дал требуемое заявление в той форме, что «его слова о временном регентстве в. к. Михаила Александровича и о наследовании Алексея являются его личным мнением». Это было, конечно, неверно, ибо во всех предшествовавших обсуждениях вопрос этот считался решенным сообща в том именно смысле, как это излагал П. Н. Милюков. Но напуганный нараставшей волной возбуждения Временный комитет молчаливо отрекся от прежнего мнения.

Как раз в то время, когда происходил этот сдвиг в Петрограде, в Пскове Николай II изменил свое первоначальное решение отречься в пользу сына и «решил отречься в пользу брата». Такая перемена делала защиту конституционной монархии еще более трудной, ибо отпадал расчет на малолетство нового государя, составлявшее естественный переход к укреплению строго конституционного строя. Те, кто уже согласился на Алексея, вовсе не были обязаны соглашаться на Михаила. И когда около 3 часов ночи на 3 марта до членов правительства, остававшихся в Таврическом дворце, дошли первые слухи об отречении Николая II в пользу Михаила, все почувствовали, что этим снова открыт вопрос о династии. Немедленно были уведомлены М. В. Родзянко и кн. Г. Е. Львов. Оба они отправились к прямому проводу в военное министерство, чтобы тотчас по расшифровании узнать точный текст акта об отречении и выяснить возможность его изменения. В то же время были приняты меры, чтобы до окончательного решения вопроса акт об отречении Николая II не был опубликован. На рассвете министры уведомили в. к. Михаила Александровича, ничего не подозревавшего и крайне удивленного случившейся переменой, что через несколько часов они его посетят. Отсутствие Родзянко и Львова, с одной стороны, и ожидание возвращения Гучкова и Шульгина – с другой, задержали эту встречу. Возвратившегося Шульгина пишущий эти строки успел на станции уведомить по телефону о совершившейся в Петрограде перемене настроения. Но А. И. Гучков уже сообщил железнодорожным рабочим о назначении Михаила и лично стал свидетелем возбуждения, вызванного этим известием.