Александр Майоров - Правда об Афганской войне. Свидетельства Главного военного советника Страница 12

Так прошли два года. В конце учебного 1959 года состоялась двухнедельная инспекционная проверка дивизии. Ею руководил командующий войсками ДВВО генерал-полковник В. А. Пеньковский. Неожиданностей не было. Без натяжек и поблажек дивизия отчиталась с достоинством. И мне даже не верилось, что наш — не очень-то щедрый на поощрения! — командующий определил общую оценку дивизии за год: «хорошо». Мы чувствовали себя на вершине счастья.

Воспоминания увели меня далеко. Случайно увидев свое отражение в зеркале, я заметил, что улыбаюсь. Но было не до улыбок…

Да, тогда с Ахромеевым мы чувствовали себя на коне…

Вскоре мне предложили принять в командование 32-ю танковую дивизию. Ее командир полковник Тараканов и его ближайшие заместители отстранялись от должности.

Ко мне же заместителем направлялся — ну конечно же! — Сергей Федорович.

Малиновый околыш на фуражке я сменил на черный и на погоны прикрепил танковую эмблему. Началась работа на полигонах и танкодромах. Предстояло переквалифицироваться в настоящего танкиста.

Шли недели и месяцы. Сергей Федорович оставался неутомимым, добивался хороших результатов. Однажды, было это в начале 1961 года, на меня вышел из Хабаровска по ЗАС (засекречивающая аппаратура связи — Ред.) командующий войсками округа..

— Доложите обстановку, — коротко и властно потребовал Пеньковский.

Я с волнением начал докладывать…

— Не тарабань! Не на плацу, — остудил меня командующий. — Как Ахромеев?

Я помолчал, не сразу поняв, к чему клонит КВО. Но собеседник продолжал:

— Комдив из него выйдет, а?

— Командир дивизии будет хороший! — радостно ответил я.

— Напиши ему аттестацию.

Тот разговор и определил дальнейшую судьбу Ахромеева. Через две недели он был назначен командиром танковой дивизии в Белорусский военный округ, в танковую армию С. К. Куркоткина.

Говорят, что в армии все временно. Это верно. Но о переводах с одного места службы на другое говорят иначе: они — постоянны.

С. Ф. Ахромеев с радостью покидал Дальний Восток, тем более идя на дивизию, да еще — в Белоруссию.

На прощание он поблагодарил меня за аттестацию и выдвижение. И, напутствуя своего товарища, я решил сказать ему то, что думал, но прежде не говорил:

— Сергей! Не обижайся. Дам совет на будущее. — Он насторожился. — На «второй руке» ты — идеален. Но штыка в позвоночнике у тебя нет, поясница хорошо натренирована. Будь потверже. Имей свое «я».

Сергей Федорович не обиделся и поблагодарил за совет.

Многие годы он держал меня в курсе своих дел по службе. Я отвечал ему тепло и по-доброму.

А сам продолжал служить на дальнем Востоке.

Кстати сказать, в то время в штабе ДВВО, в должности Начальника оперативного управления служил молодой полковник Н.В. Огарков. Мы с Ахромеевым знали и уважали его — на войсковых учениях Николай Васильевич играл определяющую роль и проявлял себя в высшей мере способным и талантливым офицером. Вот с тех пор наша с Огарковым служба на Дальнем Востоке и переросла в настоящую, крепкую и верную дружбу.

Я продолжал расхаживать по кабинету. Там, в Москве, треугольник: Устинов… Огарков… Ахромеев. Ну а мне-то здесь, в Кабуле, как быть?

«Бди!» — вспомнил я Козьму Пруткова. Но великий афорист говорил и другое: «Зри в корень».

Сомнения мои постепенно таяли. Я уже знал что делать.

Пригласил Самойленко, Бруниниекса и Черемных. Попросил дежурного принести нам чаю. А тягостные свои размышления запрятал подальше и не стал ни с кем ими делиться.

Предстояло спланировать боевые действия на ноябрь месяц. Разработкой общевойсковых операций занялись два штаба — мой и Туркестанского военного округа. Тем временем продолжались рейдовые операции, об отказе от которых я еще не поставил в известность Москву, но у себя, вместе с Черемных, уже пришел твердо к этому намерению. Мне не хотелось преждевременно задевать самолюбие Соколова и Ахромеева, да и вызывать кривотолки, вроде: «Пришел, увидел, победил», или «новая метла по-новому метет».

Приближалась зима. Времени для решительных действий оставалось немного. В нашем распоряжении были октябрь, ноябрь и половина декабря — не больше. Мы с Максимовым решили, что надо отказаться от рейдовой войны и громить душманов по зонам. Цель поставили решительную и бескомпромиссную — разгромить формирования душманов в центре ДРА: севернее, юго-восточнее и южнее Кабула и вокруг него километров на 80-120, а также в районе Кандагара. Это надо было успеть в ближайшие полтора — максимум два месяца. Нельзя было также ослаблять и боевые действия в ущелье Панджшер, в районах Герата, Мазари-Шарифа и в центральной горной части страны. Одновременно необходимо было перекрыть основные маршруты, дороги и, желательно, тропы (их около сотни на протяжении 1600-1800-километровой границы с Пакистаном), по которым в Афганистан постоянно притекали свежие силы моджахедов.

Я решил нанести сильный удар по важнейшим зонам, избрав для начала три из них — Центр, Кандагар, Джелалабад. Картина разгрома душманов по зонам сводилась, популярно объясняя, к следующему. Определенный участок территории (60 км на 80 км, либо поменьше — 20 км на 30 км), где по нашим агентурным данным сосредоточены сильные группировки душманов, внезапно — именно внезапно! — окаймляется восемью, десятью, двенадцатью вертолетными десантами, перекрывая все входы и выходы в эту зону. В течение двух, трех, четырех суток над этой зоной активно, на низких высотах, действуют истребительно-бомбардировочная авиация и вертолетные полки, нанося удары по выявленным базам душманов, их боевым гнездам и живой силе в горах, ущельях, либо полевых сооружениях, парализуя всякий маневр душманов внутри зоны. Попытки отдельных групп душманов выскочить из зоны пресекаются огнем и действиями вертолетных десантов, к тому времени уже усиленными полевыми подразделениями из дивизий 40А и ВС ДРА. Затем — совместными действиями советских и афганских войск в течение трех-четырех недель — каждая зона рассекается и очищается от душманов. Как правило, наиболее дерзкие и боеспособные группировки душманов уничтожаются в открытом бою, либо при их попытке вырваться из окружения. Многие деморализованные нашими ударами сдаются в плен. В каждой зоне временно (до 10–15 суток) остаются небольшие совместные гарнизоны советских и афганских подразделений, на их штыках устанавливается власть, и ее бразды передаются местному руководству. Затем основные усилия войск перенацеливаются для таких же операций в другие районы.

Этот способ боевых действий в Афганистане, предпринятый нами с ноября 1980 года, далекий от всяких классических рекомендаций военной науки, был вынужденным и исходил из условий далеко не классической войны в Афганистане. Для полевых командиров моджахедов и для их пешаварского руководства все это было не только неожиданным, но и (по нашим агентурным данным) поставило движение непримиримых в Афганистане в критическое состояние, вызвало переполох в руководстве движением, склоки и распри, обвинения друг друга в бездарности, трусости и даже сговоре с басурманами.