Адриен Бургонь - Мемуары наполеоновского гренадера Страница 12

Дом пылал, но все обошлось. Наши люди изнутри открыли дверь, и к великому нашему удовлетворению и радости мы обнаружили, что в лавке все сохранилось в целости и сохранности. Мы нашли все виды варенья и ликёров, много сахара, но что нас удивило больше всего – это три больших мешка муки. Наше удивление удвоилось при виде банок с горчицей с ярлыками: «St. André des Arts, Paris».

Мы быстро опустошили лавку, сложили все найденное в середине улицы, чтобы при первой возможности доставить все это в нашу роту. Дождь ещё лил. Мы соорудили навес из дверей домов и разбили бивуак. Там мы оставались более четырёх часов, ожидая открытия прохода.

Чтобы скоротать время, мы пекли оладьи с вареньем. А когда собрались уходить, забрали все, что могли унести. Оставшийся экипаж и мешки с мукой мы оставили под присмотром пяти солдат с тем, чтобы вернуться позже и забрать их. Экипаж здесь оказался бесполезен – улица была завалена разбитой и обгоревшей мебелью, фортепиано, хрустальными люстрами и множеством других очень дорогих вещей.

Наконец, перейдя «Place Des Pendus», мы пришли в расположение своей роты в 10 часов утра, а уходили мы в 10 часов вечера накануне. Десятерых солдат тотчас отправили обратно за оставшимся грузом. Они вернулись через час, каждый что-то нёс и, невзирая на трудности, экипаж они тоже прикатили тоже. Солдаты рассказали нам, что пришлось расчищать то место, где погибли русские и там они нашли их обугленные и ссохшиеся тела.

В тот же день 18-го сентября мы сдали наряд и отправились на отведённые нам квартиры, располагавшиеся неподалёку от Кремля, на прекрасной улице, большая часть которой уцелела от пожара. Наша рота заняла большую кофейню: в одной из комнат стояло два бильярдных стола. Унтер-офицеров поселили в доме боярина[29] на втором этаже. Чтобы было просторнее, бильярды разобрали, а из их обивки некоторые солдаты пошили себе плащи.

В погребах хранилось множество вин, ямайский ром, также имелся отдельный погреб, заполненный множеством бочек отличного пива, уложенного в лёд для сохранения свежести. Ещё мы нашли у нашего боярина пятнадцать больших ящиков шампанского. В тот же день наши солдаты обнаружили большую лавку с сахаром и взяли его как можно больше, чтобы готовить пунш. Сахара хватило на все время нашего пребывания в Москве, мы никогда не пропускали дня без выпивки. Каждый вечер мы готовили его в большой серебряной чаше, которую забыл унести русский боярин. Это чаша вмещала не менее 6-ти бутылок. Добавьте к этому прекрасную коллекцию трубок и отличный табак.

19-го сентября Император устроил нам смотр в Кремле, и в тот же день я получил приказ присоединиться к отряду фузилеров-егерей, гренадеров и эскадрона польских улан – всего 200 человек. Наша задача была охранять от пожара летний дворец русской императрицы, расположенный на окраине Москвы. Этим отрядом командовал генерал Келлерман.

Мы выступили в восемь часов вечера, и уже было половина десятого, когда мы подошли к большому зданию, размером не меньше тюильрийского дворца, построенному из дерева и оштукатуренному, что делало его похожим на каменное здание. Тотчас же поставили часовых, и разослали патрули для большей безопасности. Мне с несколькими солдатами поручили осмотреть дворец, чтобы удостовериться, что в здании не прячутся поджигатели.

Мне посчастливилось иметь возможность полностью осмотреть этот огромный дом, объединивший в себе все великолепие и блеск Европы и Азии. Казалось, ничего не пожалели, чтобы украсить его, а ведь позднее, буквально в течение часа, он был полностью уничтожен. Не прошло и четверти часа после того, как приняли все меры безопасности, как дворец всё-таки подожгли со всех сторон, а поджигателей совершенно не было видно. Огонь вспыхнул сразу в десятке мест. Видно было, как он вылетал из окон мансард.

Генерал немедленно вызвал сапёров, но потушить огонь оказалось невозможно. У нас не было ни насосов, ни даже воды. Буквально через минуту мы увидели, как из-под больших лестниц выходят и преспокойно удаляются какие-то люди с горящими факелами. Мы побежали и арестовали их – 21 человек, а ещё 11 были позже задержаны с другой стороны дворца. Сразу при выходе из дворца их не заметили, да и не ничто не указывало на то, что они поджигатели. Большинство из них, похоже, являлось выпущенными из тюрем уголовниками.

Всё, что мы могли сделать, это – спасти несколько картин и драгоценных вещей, между прочим, царские одежды и регалии, как, например, бархатные мантии, отороченные горностаевым мехом, и ещё много других вещей. Потом их пришлось просто бросить. Через полчаса после начала пожара поднялся неистовый ветер, и десять минут спустя мы очутились в огненной западне, не имея возможности идти ни вперёд, ни назад. Несколько человек были ранены пылающими головнями, гонимыми по воздуху яростным ветром. Нам удалось выбраться из этого ада только в два часа ночи, и к тому времени пламя охватило пространство около полулье – весь этот прекрасный квартал был построен из дерева.

Мы отправились к Кремлю, ведя под конвоем наших пленных – всего 32 человека. Я шёл позади. Согласно приказу, каждого, кто пытался бежать или отказывался идти, следовало заколоть штыком. Две трети этих несчастных были уголовниками. Остальные – горожане среднего класса и русские полицейские, опознанные по их форме. По дороге, я заметил среди арестованных человека, одетого в довольно чистый зелёный плащ, плакавшего, как ребёнок, и повторявшего на хорошем французском:

– Mon Dieu! Я потерял свою жену и сына!

Он казался очень несчастным, поэтому я спросил его, кто он. Он рассказал, что он швейцарец, приехал из Цюриха, и что в течение семнадцати лет он жил в Москве, преподавая немецкий и французский. Затем он снова заплакал, повторяя непрерывно:

– Мой дорогой сын! Мой бедный сын!

Мне было очень жаль беднягу. Я пытался успокоить его, сказав, что очень возможно, что он найдёт их и, зная, что он будет приговорён к смерти вместе с другими, я решил спасти его. Рядом с ним рука об руку, шли двое мужчин – один молодой, а другой пожилой. Я спросил швейцарца, кто они, он ответил, что они оба портные, отец и сын.

– Но, – сказал он, – отец счастливее, чем я – его сын рядом и они смогут умереть вместе.

Он знал, какая его ожидает участь, так как, понимая по-французски, слышал приказ, касавшийся пленных.

Разговаривая со мной, он вдруг остановился и замер, тупо глядя перед собой. Я спросил его, в чем дело, но он не ответил. Затем он тяжело вздохнул и снова заплакал со словами, что ищет место, где стоял его дом, и что он должен быть там – он узнал уцелевшую большую печь. Я должен здесь особо отметить, что мы прекрасно, до мелочей могли рассмотреть все вокруг, чётко и ясно, как при дневном свете, и не только сам город, но и дальше.