Йохан Бреннеке - Немецкие субмарины в бою. Воспоминания участников боевых действий. 1939-1945 Страница 12

Мы всплыли и пошли самым полным ходом. Танцующие снежинки падали так густо, что мы не видели носа собственной лодки. А никто из офицеров этих мест не знал.

Незадолго до того, как мы подошли к острову Транёй, погода прояснилась. Мы обогнали ту лодку.

Впереди увидели пароход, входивший в бухту. Мы пошли за ним в кильватере. Вскоре прочли на корме его название — шведский танкер „Страсса“. Его команду охватила паника, как только они увидели нас. Люди забегали по верхней палубе, стали надевать спасательные жилеты. Потом они взялись было спускать шлюпки. Некоторые размахивали руками, не зная, видимо, что делать. Фьорд был узким. Даже очень узким. По обеим сторонам высились отвесные скалы, хребты их были покрыты снегом. Наступал конец холодов, но там холодный ветер гулял вовсю.

Мы обогнали танкер, но никто на него не смотрел. Никому не было дела и до природных красот фьорда. Мы искали противника.

Тревога! В тумане появился силуэт эсминца, идущего курсом прямо на нас. Мы пустили опознавательную ракету. С эсминца ответили. Германский. Палуба была забита солдатами горнострелковых частей. Они кричали и махали нам руками.

Когда погода совсем прояснилась, мы увидели, что эсминец не дает шведскому танкеру пройти на север через пролив Тьелсундет.

Мы прошли Барёй. Солнце и снежные шквалы с необычной быстротой сменяли друг друга. Апрель. Таков апрель на Крайнем Севере.

У Рамсунда еще два эсминца. Это наверняка немецкие. Мы приблизились на дистанцию, позволяющую обменяться жестами.

Действительно, это были немцы. Они, оказывается, искали артиллерийские батареи, нанесенные на немецких картах, но так и не нашли их. Просто на самом деле этих батарей не было.

Мы шли без остановок, пока не вышли на назначенную нам позицию — в Офотен-фьорде. По обеим сторонам высились отвесные скалы, покрытые снегом. Фьорд был настолько узким, что мы видели разбросанные домики и даже отдельных лыжников на склонах того и другого берега.

— Отлично! — сказал командир. — Вот здесь мы и разобьем наши палатки. — И он попытался улыбнуться, однако мы испытывали сомнительное удовольствие от мысли, что мы здесь для того, чтобы сдержать преследующего противника.

Однако делу было суждено повернуться иначе.

10 апреля в середине дня разыгралась жестокая снежная буря.

— Слышу шум — повторяющиеся удары по корпусу! — доложил снизу из центрального отсека на мостик старшина рулевых.

— Что за шум? Что это?

— Не могу сказать точно, господин командир.

В 6.30 я тоже, находясь на мостике, услышал шум — было похоже на частое постукивание молотков, а скорее — жужжание. Шло оно с направления Нарвика. Сомнений быть не могло — это артиллерийская канонада. Неужели норвежцы оказывают сопротивление?

Гром артиллерийской перестрелки нарастал. Наблюдатель по левому борту обернулся, опустил бинокль и показал на берег.

— Торпедный катер или моторный баркас — но точно военное судно!

— Норвежцы дают деру. Что это еще может быть? — сказал командир.

— А если предположить, что нет?

— Да нет, все правильно. Нарвик пал — очевидно. И норвежцы удирают. Но если хотите, то дайте опознавательный сигнал.

Мы выпустили сигнальные ракеты. Мотор там перестал работать. Подходить корабль не стал. Через их головы мы дали пяток выстрелов из 25-миллиметрового орудия. В конце концов, не убивать же их просто так. Наконец до обитателей судна медленно, но дошло кое-что, и катер сдвинулся с места и направился к нам.

— Вы ничего не заметили? — с улыбкой спросил нас старшина рулевых.

Он опустил бинокль и потер руки в предвкушении чего-то веселого. Вначале лица у всех на мостике расплылись в улыбке, а затем раздался хохот.

Катер был набит солдатами горнострелковых частей из Инсбрука, из Ётцталя или, может быть, со Штубайских Альп. Они приветствовали нас, кричали, и мы дважды просили их что-то повторить. В радости они переходили на свой диалект, словаря которого у нас на борту не имелось.

Они медленно подошли к борту, и мы по кусочку собрали картину их задания. Им предстоит занять железнодорожную станцию Рамсунда. О событиях в Нарвике они знали не больше нашего.

Едва катер отвалил, я заметил, как из тумана выплыли три силуэта. Три белых буруна пенились у форштевней, словно три буквы „V“, нарисованные на фоне серого неба.

Боевая тревога!

Молнией исчезли мы с мостика, последним прыгнул в люк командир. Об атаке с нашей стороны нечего было и думать. Эсминцы моментально оказались над нами и так же быстро ушли дальше, как и появились. И вновь наступили покой и тишина.

Появился еще один эсминец. Дистанция малая, прямо по нашему курсу. Он держал курс к выходу из фьорда. Когда я глянул в перископ, то увидел высокий столб дыма. Через несколько минут лодка вздрогнула от сильного удара. В перископ мы увидели высокий столб огня, окруженный гигантским облаком дыма. Горящее судно разваливалось на части.

Объяснит мне кто-нибудь, спрашивал я себя, что здесь происходит? Все перемешано. Где свой, где чужой? Британская подводная лодка стреляла по германскому судну или германская лодка стреляла по британскому эсминцу?

Только позже я выяснил, что к чему. Эсминец, который мы видели, перехватил и потопил немецкое судно снабжения „Каттегат“.

Наконец-то кота извлекли из мешка. Британцы быстро изготовились для ответного удара. Они пустили в ход все, что у них было: линкоры, крейсеры, эсминцы. Они бросили к Норвегии всю свою превосходящую военную мощь. На кону теперь стояла не просто Норвегия, а репутация Королевского военно-морского флота. Они считают, что уже одна его мощь должна принести и принесет им победу.

Все на корабле заволновались.

Малейший шум докладывался операторами гидрофонов как шум подводной лодки. В действительности, конечно, мы и представления не имели о том, что за взрывы сотрясают лодку. Взрывы и их отзвуки шли со всех сторон, многократно отражаясь от „стен“ узкого фьорда. А игра воображения порождала беспокойство.

Наступили долгожданные сумерки. Миновал бесплодный день. Наконец мы могли всплыть и подзарядиться.

Мы все истощились — и люди, и батареи.

Я прилег поспать.

— Боевая тревога! По местам стоять, к погружению готовиться!

Я моментально проснулся.

Командир устремился в центральный отсек. Он отменил команду к погружению. Старшина рулевых находился в глубоком волнении, нервы у него были напряжены. Он твердил что-то насчет „эсминцев, идущих на нас на полном ходу“.

„Не могут они нас здесь выследить, — думал командир. — Они и представить себе не могут, что мы здесь, у самого берега“.