Евгений Стригин - Путин. Внедрение в Кремль Страница 12

Как видим, Генеральный прокурор был полон решимости получить политические дивиденды на крови первого крестного отца Путина. «Собчак навсегда запомнил номер уголовного дела, который рука следователя вывела на серенькой папке: 144128.

Уголовное дело. Уголовник! Перед глазами, словно наяву, встало бледное ленинградское небо в крупную клетку» [80].

Ельцин вспоминал: «После выборов ко мне зачастил генеральный прокурор Скуратов по поводу «питерского дела».

«Есть необходимость в следственных действиях, — говорил он. — Собчак подозревается в крупных хищениях». Я всегда отвечал одинаково: «Действуйте строго по закону».

У меня был один простой принцип — перед правосудием все равны. В этом вопросе нет «своих» и «чужих». Если подходить к этому иначе, нельзя считаться политиком. Да и просто называться честным человеком тоже.

…Но мои помощники имели из Петербурга свою информацию о «деле Собчака».

«Борис Николаевич, там создано несколько следственных бригад. Найти ничего не могут. Пытаются подкопаться к его квартире, к банковским кредитам. И опять ноль. Сколько может это продолжаться?» Тем, кто заступался за Собчака — Чубайсу, Юмашеву, Немцову, — я повторял одно и то же: «Если подозрение есть, нужно расследовать и доказывать, виновен человек или нет».

А тем временем следственная бригада МВД и прокуратуры продолжала работать в Петербурге. Очень надеялись получить на Собчака большой компромат. Чтобы потянуло на серьезное дело о коррупции» [81].

Надо полагать, копали они при содействии победившего в Санкт-Петербурге соперника Собчака. Часть информации о расследовании должна бы попадать на стол нового губернатора Санкт-Петербурга. Это обычное дело, и вряд ли в тот раз было по-другому.

Копали, вероятно, и на заместителей экс-мэра. Копали и, вероятно, находили нелицеприятные или хотя бы казавшимися таковыми факты их деятельности.

Кстати, перед своими выборами в президенты РФ в 2000 году Путин деликатно намекнул, что не понимал, за что его бывшего шефа преследовали: «Ему инкриминировали какую-то мутную историю с квартирой. Завели дело, оно в конце концов развалилось. Но самого Собчака. крючили четыре года» [82]. Не понимал, и все тут. Правда, в одной хвалебной книге о втором президенте РФ ее автор напишет: «В. Путин внимательно следил и за положением дел в С.-Петербурге, где против А. Собчака. было начато следствие» [83].

Наверное, автор той книги ошибался, не так внимательно следил Путин за уголовным делом о его бывшем шефе. Но тогда получается, что и Ельцин ошибался, когда писал: «Путин лучше чем кто бы то ни было понимал всю несправедливость происходящего в отношении своего бывшего шефа и политического учителя» [84]. А двое ошибающихся уже многовато. Может быть, ошибался совсем другой?

Дело ведь в том, что не выгодно было Путину перед самыми выборами 2000 года быть осведомленным в чужих уголовных делах, которые вела прокуратура, возглавляемая Скуратовым. Собчак был не самым популярным политическим деятелем, проигравшим выборы и замешанным в сомнительных деяниях. В народе особой популярностью он уже не пользовался. Прошли те времена.

Однако Собчак-то! Он ведь так кичился своим юридическим образованием в Верховном Совете СССР! Как он публично издевался по этому поводу над другими и как же он сам вляпался? Зачем ему эти проблемы с законом?

Можно, конечно, отреагировать словами (а у кого их не было или не могло быть в те времена?). И это тоже правильно. Однако, формально эти слова не оправдание в юридическом смысле, а так просто аргумент в политическом споре.

Защитники у экс-мэра были, и было их немало. 8 октября 1997 года в Москве в помещении РИА «Новости» прошла пресс-конференция председателя Российского движения демократических реформ F. Попова на тему «О ситуации вокруг бывшего мэра Санкт-Петербурга А. Собчака». Отвечая на вопрос корреспондента о том, считает ли Попов Собчака виновным в каких-либо правонарушениях, экс-мэр Москвы сказал, что «всякая административная работа в России неизбежно связана с гигантским количеством проступков и правонарушений, но в том, что Собчак не мог участвовать ни в каких криминальных вещах, я глубоко убежден» [85].

Тогдашние генеральный прокурор (Скуратов) и министр внутренних дел (Куликов) считали по-другому, — так писал Ельцин в своем «Президентском марафоне» [86], но Куликов, уже после победы Путина, опроверг слова первого российского президента {17}.

3.3. Нет, Собчак не Дантон

Может, Собчак и не мог участвовать в криминальных делах, но на всякий случай покинул «любимый город». Против Собчака было возбуждено уголовное дело по обвинению во взятках и злоупотреблении должностными полномочиями [87]. Обычное дело в ельцинской России — взятки и злоупотребления. «Криминологические исследования выявили страшную цифру — семьдесят процентов российских чиновников коррумпированы.» [88] Неужели Собчак был исключением?

Рой Медведев писал: «Анатолия Собчака стали вызывать в прокуратуру города, сначала как свидетеля, а затем как подозреваемого. Собчак метался, лишенный поддержки; опытный юрист, блестящий оратор, честолюбивый политик с очень большими амбициями, он просто не знал, что делать. После одного из вызовов в прокуратуру Собчак попал в больницу с тяжелым сердечным приступом. Продолжать борьбу он был уже не в силах» [89]. Слабенький он наш!

«Профессору Собчаку хватило интеллектуального потенциала лишь на то, чтобы прикинуться больным», — констатировал бывший руководитель советской разведки Леонид Шебаршин [90]. Чтобы управлять огромным городом, здоровья хватало. Чтобы отвечать за это «управление» — уже нет. Обычная практика, кому хочется отвечать? Тут сразу вспоминают о плохом здоровье.

Свобода дороже, и бывший борец с коммунистической номенклатурой бежит за рубеж. Не очень красиво, но зато безопасно.

Некоторые придавали бегству Собчака знаковый характер. «В 1997–1998 годах ни одна из жертв информационных войн за границей спасаться не стала, хотя перспектива очутиться за решеткой для некоторых из них (особенно для Альфреда Коха) выглядела вполне реальной. Вероятно, сказалась командная спайка. Но техника дискредитации была опробована и отработана. Нервы людей, находящихся вне команды, начали сдавать уже тогда, и планы побегов рождались сами собой. Одной из первых ласточек стал Собчак, в конце 97-го отбывший в Париж. Характерно, что профилактическая кампания по разоблачению отставного мэра стала затем частью петербургской городской идеологии и в последнее время ведется даже интенсивнее, чем раньше» [91], - писали в 1999 году.