Ирина Голицына - Воспоминания о России (1900-1932) Страница 12

Чтобы узнать больше об Императорской Семье, я стала ближе к бабушке. Мне пришлось говорить по-французски, так как это был язык Двора, и бабушкин русский был не очень хорош. Я задавала ей бесчисленные вопросы на мою любимую тему — об Императорской Семье: чем они занимаются, что говорят, которая из Великих княжон самая хорошенькая и тому подобное. На мой тринадцатый день рождения бабушка и тетя Саша дали мне 13 рублей. По совету Кота я истратила их на масляные краски. Он помог мне научиться обращаться с ними, и вскоре у меня стало получаться достаточно хорошо, чтобы быть довольной результатами. Это дало мне новое очень приятное препровождение времени. Я выбирала подходящее место и усаживалась работать на свежем воздухе.

Глава третья. ЮНОСТЬ

Мы были в Ворганове, когда было объявлено о начале Первой мировой войны. Какой это вызвало патриотизм, какую любовь к Царю! Народ тысячами собирался перед Зимним дворцом, оркестр играл национальный гимн, люди становились на колени, плакали, благословляли любимого Государя. Казалось, что Царь и Его подданные едины.

Я ждала новую гувернантку, на этот раз по моему собственному выбору. Когда я сдавала экзамены, то подружилась с девочкой моих лет. Ее приводила гувернантка — милая молодая девушка, бывшая очень приветливой со своей ученицей и со мной. Она принимала такое живое участие в нас обеих, что я сразу полюбила ее. Возвратившись домой и рассказав матери все, что случилось и как прошли мои экзамены, я упомянула новую подругу и ее гувернантку.

Моя мама посетила маму девочки, и все было устроено. Новая гувернантка должна была присоединиться к нам в Ворганове в конце июня. У Кота был немецкий преподаватель, чтобы подготовить его к экзамену в лицей, куда он должен был поступить осенью.

Мой выбор гувернантки оказался очень удачным. Она была совершенно не похожа на тех, что были у меня раньше. С ней было весело. Евгения Нестеровна сказала, что наши поездки по воскресеньям в церковь очень скучны. Так и было на самом деле. Обычно мы все садились в большое ландо в наших лучших воскресных платьях и шляпках и ехали за пять миль в церковь. Вместо этого она предложила пойти для разнообразия пешком.

Это было немного утомительно, необычно, но все-таки мы это проделали. После службы священник пригласил нас к обеду, чего тоже никогда не случалось. В церкви мы не стояли на нашем обычном месте, вместо этого гувернантка повела нас на хоры, и мы пели, у нее был хороший голос.

Всех этих нововведений бабушка не одобряла. В сущности Евгения Нестеровна не была настоящей гувернанткой, она принадлежала к хорошей фамилии, и она хотела иметь временную работу. Она интересовалась всем, и ее общество было приятно Ике. Мы ездили на прогулки. Она сама брала вожжи, и мы обходились без кучера. Однажды она разрешила мне править.

Я помню, что наша гувернантка имела на всё либеральные взгляды, и было много споров, но они не оставили во мне следа, поскольку я ничего не понимала в политике и не интересовалась ею. Мы все трое были вполне счастливы. В свободное от уроков время мы много вязали. Евгения Нестеровна учила нас вязать носки для раненых.

Война все длилась и длилась, иногда приходили очень печальные известия, иногда новости были лучше. Потери были большими, но и патриотизм был велик. Очень часто по вечерам мы слышали, как у дома множество мужских голосов поет Национальный гимн. Люди приходили, пели и ждали, когда отец выйдет к ним на балкон и поговорит с ними, потом начинались громкие восклицания и опять гимн. Такая демонстрация любви к нашему возлюбленному Царю и стране приводила меня в восторг. Ика, окончив учение, готовилась к выездам в свет. Мама собиралась взять ее в Санкт-Петербург, и они должны были прожить там два месяца. Ее должны были представить Императрице. Мне не нравилось, что мама так надолго покинет меня, и тетя София предложила, чтобы я жила с ними в это время, но папа сказал: «Нет». Он хотел, чтобы я оставалась с ним. Однако светская жизнь Ики не продлилась и двух месяцев. Неожиданно пришло известие, что брат бабушки Федор Куракин умер в Москве, на этом выезды Ики кончились. Мы все были в трауре.

Дядя Федор был очень богат. Мы останавливались в его доме, проезжая через Москву. Кот, который знал всё, объяснил, как он богат.

— Ты знаешь, — сказал он, — его ножи, вилки и ложки сделаны не из серебра, как наши, а из золота.

Чтобы доказать это мне, он однажды провел меня в столовую, когда стол был накрыт к обеду, но слуг не было поблизости. Мы быстро взглянули на «серебро», которое действительно было позолочено. Потом, когда все были за обедом, он предложил мне дальнейшие исследования.

— Ты хочешь знать, — спросил он меня, — что у дяди Феди под кроватью? Это всё из чистого серебра.

Мы прокрались в его комнату, чтобы освидетельствовать это чудо.

Но теперь дядя Федя умер. Он оставил моей матери 250 тысяч рублей. Кот опять взялся объяснять мне:

— Ты понимаешь как это много? Это четверть миллиона, это очень большая сумма денег.

Мне это было не очень интересно, но мне нравилась картина, которая появилась у нас в доме, а прежде так привлекала меня в Степановском, — портрет прабабушки в натуральную величину «Перед охотой». В это же время моя другая бабушка, графиня Татищева решила передать Ворганово отцу. Она собиралась купить небольшую загородную виллу вблизи Москвы и обосноваться там. Так что теперь мы были вполне состоятельны.

Почти всё лето 1915 года мы провели в Ворганове, за исключением двух недель, когда мама взяла меня в Степановское. Мы трое, мама, ее горничная Наталья и я, проделали 105 верст в карете. Это было очень приятно. Тетя Саша и дядя Козен были уже там. Мы вдвоем с тетей Сашей — только я и она — ежедневно ездили в ее любимый лес около Вяльцева. Туда нас привозил ее старый кучер Сергей, мы ненадолго углублялись в лес в поисках грибов или земляники и возвращались к чаю.

В тот год мы вернулись в Ярославль немного раньше, чем обычно. Поезда были полны военными, отправлявшимися на фронт. Была какая-то задержка, и мы провели ночь в Гжатске.

Мне теперь было пятнадцать, и, чтобы продвинуть мое образование, мама пригласила трех профессоров для преподавания истории, литературы и математики. Мне они совсем не понравились, они казались строгими, даже сердитыми и, по-видимому, ожидали, что я лучше буду слушать их лекции, которые казались мне очень скучными. Позже я поняла, что они были раздосадованы необходимостью учить маленькую девочку, бывшую, по их мнению, недоучкой. Моя мама попросила разрешения слушать их лекции и мои ответы, что было еще хуже для меня. Я должна отдать им справедливость, что со своей точки зрения они были правы. Они привыкли иметь дело с более старшими слушателями, и к тому же с целым классом, и вся ситуация была несколько затруднительна. Кроме этого, у меня были другие занятия, а наш священник приходил два раза в неделю давать уроки Закона Божьего.