В. Беляев - Огонь, вода и медные трубы Страница 12

Сижу, затаив дыхание, слушаю этот рассказ. Подумать только, передо мной сидел не только очевидец, но и участник тех далеких событий! Хотелось, как можно больше узнать о том времени. Задаю еще и еще вопросы.

— Офицеры вас не били?

— Офицеры нет! Если, что сделаешь не так, как положено, он говорит твоему соседу :-"А ну вдарь ему!"Сосед размахивался сильно, но ударить старался слабо. Ведь свой брат — товарищ!

— А как с кормежкой?

— Кормежка была отличная! Каждый день давали хороший кусок мяса на палочке, что бы довески не попадали. Кто просил мясо пожирнее, а кто попостнее. Добрым словом поминаю ту службу!

— А кого-нибудь из царской семьи Вы видели?

— Ясное дело видал, а как же! На пасху императрица приходила в нашу роту христосоваться. Недаром же мы назывались «Рота Ее Величества!» Всю роту выстраивали в две шеренги. Императрица, с фрейлинами и с корзиной фарфоровых яиц, становилась перед строем. У нас у каждого в правой руке было крашенное яичко. Далее начинался сложный церемониал. Подходишь к императрице и отдаешь его ей. Она берет его левой рукой и передает фрейлине, которая кладет яйцо в пустую корзину. Затем императрица протягивает правую руку для поцелуя. Другая фрейлина подает ей фарфоровое яйцо. Берешь его и становишься в строй.

— В том лейб гвардейском полку, где первая рота называлась: "Ротой Его Величества, " на пасху приходил сам царь. Было видно, что он выпил. С каждым гвардейцем он троекратно целовался и говорил: — «Христос воскрес!», а ему отвечали: — «Воистину воскрес!»

— И это продолжалось до той поры пока не свергли царя?

— Да! Ну, а как произошла эта самая распроклятая революция, будь она неладная, нас разогнали, а офицеров многих расстреляли.

— Как дальше сложилась Ваша судьба?

— Возвращаться домой было невозможно. Не было ни дома, ни родственников. Пошел в монастырь. А потом и его разогнали, как «очаг мракобесия». Так вот и доживаю свой век один — одинешенек. Слава Богу, есть еще силы обслуживать самого себя

Мое любопытство все еще не было удовлетворено. Следующий вопрос был таким,

— Как мы освободили вашу деревню, мне ясно. А вот, как вас оккупировали немцы, мне хотелось бы знать. Расскажите про это?

Далее мне старик подробно рассказал об отступлении наших войск и наступлении противника.

Немцы шли во втором эшелоне, а впереди они пустили финов и чехов, которые вели себя очень хорошо. Не было ни одного случая, что бы они кого-либо ограбили, убили, сожгли дом. А вот немцы грабили, жгли, убивали. Если у местных жителей была возможность, они призывали на помощь финов, которые заступались за местных жителей и наводили порядок.

— Вот так! А в пятом классе, когда началось преподавание немецкого языка, учительница говорила нам, что немцы культурный народ и изучение их языка позволит нам приобщиться к их культуре!.

— Упаси Бог приобщаться к их культуре! Таких злодеев свет не видывал! Малых детей отнимали у матерей и бросали в огонь! Звери, а не люди!

Очень мне хотелось еще поговорить с этим невероятно интересным стариком, но прозвучала команда: — «Строится!» и мне ничего не оставалось, как попрощаться с ним и бежать на свое место в строю.

Рота двинулась вперед, оглянулся и увидел старика, стоящим на ступеньках крыльца. Он махал мне вслед рукой. Сердце мое сжалось, так стало мне горько за его судьбу!

Это наступление для нашей роты не было безоблачным! Скорее наоборот! Вот такой случай. Вдруг раздалась команда ротного:

— Рота, стой! Вправо в цепь!

Дорога, по которой мы шли, пролегала по пшеничному полю и команда эта означала, что мы должны развернуться в цепь на этом прекрасном поле по правую сторону дороги. Вытопчем весь хлеб! — мелькнуло у меня в голове, но ничего не поделаешь — война!

Мы быстро выполнили команду. Ротный подал команду, Ложись! Пробежал вдоль цепи, убедился, что команда выполнена правильно и скомандовал: «Сто метров, по пластунски, вперед!» Мы проползли эти сто метров и получили приказ окопаться

Здесь несколько слов надо сказать о лопате. Лопата на войне — это жизнь! Вырыл себе окопчик и лежи спокойно. Свистят пули, рвутся снаряды, с коротким визгом проносятся их осколки, тебе все нипочем. Тебя защищает толстый слой земли. Прямые попадания снарядов или мин крайне редки. Мне известен только один такой случай. Об этом позже!

Лопаты нам дали в один из первых дней пребывания в роте. Но вот беда! На роту, численностью 96 человек, досталось только четырнадцать лопат. Когда их выдавали, произошла небольшая свалка. Дальше все было по известному принципу: кто смел, тот и съел. Мне, как не смелому с самого детства, лопата не досталась. Да и в свалке мне участвовать не хотелось. С моей точки зрения это было унизительно..

Счастливчики, у которых были лопаты, начали окапываться. Далее события развивались по законам войны. Противник засек рубеж, на котором мы развернулись в цепь и, сразу же ударила его артиллерия по этому рубежу. В этом артобстреле сказалась вся немецкая аккуратность и педантизм. Сначала снаряды ложились на самом левом нашем фланге. Затем огонь был перенесен правее. Потом еще правее и так до самого правого фланга.

Надо отметить, что такая система ведения огня была свойственна противнику, о чем читатель убедится позже.

Этот артиллерийский обстрел был для меня первым. Громкий вой снарядов большого калибра был очень страшен. Вой каждого снаряда закачивался взрывом. Так продолжалось сравнительно долго. Но вот огонь достиг центра нашей цепи, где открыто, на поверхности земли, лежал автор этих строк..

Этот артобстрел научил меня многому. По вою снаряда можно было, сравнительно точно, определить, где разорвется снаряд. Но вот, когда снаряды стали рваться точно позади меня, впервые услыхал, что вой переходит в прерывистое шипение. Первое впечатление, как будто рвут бумагу. Такое сравнение пришло мне в то время. Вот шипение прекращается и сзади ухает взрыв. Осколки с визгом пролетают надо мной, срезая колосья пшеницы

Лежу на животе, вжавшись в землю. Ладони плотно прижаты к земле, Ох, как мне хотелось, хотя бы немного, углубиться в эту матушку — землю, стать невидимым, превратиться в пылинку! Все мое тело сжалось в тугой комок В голове только одна мысль — авось пронесет! Надо бы молиться Господу Богу! Но куда там! Нас воспитали атеистами.

Помню, еще в первом классе, нас всех записали в «Союз воинствующего безбожника» (была такая организация). Каждому ученику выдали синий членский билет этого Союза и обязали вести войну с церковью. Как вести эту борьбу мы не знали и, на всякий случай, били окна в церквях. С нас аккуратно собирали членские взносы. Мама выделяла мне на это деньги. Много позже в печати было сообщение, что на деньги, собранные этим Союзом, в Ленинграде на адмиралтейской верфи, был построен военный корабль.