Борис Соколов - Ленин и Инесса Арманд Страница 12

Инесса была таким неспокойным, ищущим человеком. Вот и искала она себе занятие, чтобы помочь униженным и оскорбленным, чтобы не тяготиться богатством в море нищеты и страданий.

У Инессы и Александра было пятеро детей. Они в них души не чаяли. Но уже рождение в 1894 году первенца, названного в честь отца Александром, оказалось связано у Инессы с тяжелым духовным кризисом. До этого она верила в Бога, с радостью исполняла все православные обряды. Но Инессу потрясло, что женщине запрещено заходить в церковь в первые шесть недель после рождения младенца. Как вспоминала Крупская: «Волнуясь, стала она пересматривать свое мировоззрение, и прежняя наивная вера ушла в область прошлого». Такое же потрясение, повлекшее пересмотр взглядов на религию, испытала, как мы помним, и сама Надежда Константиновна, только в гораздо более раннем возрасте.

В Ельдигине Александр открыл школу для крестьянских детей, где Инесса была учительницей и официальным попечителем. Она также стала активным участником «Общества улучшения участи женщин», боровшегося с проституцией. В 1900 году она даже стала председателем его московского отделения, хотела выпускать печатный орган общества, но так и не смогла получить на это разрешение властей. Крупская в статье, посвященной памяти своей подруги, отмечала тот переворот, что произошел в душе Инессы: «Темные стороны жизни почти не касались ее лично. Но когда она сталкивалась с ними, она глубоко возмущалась. Она никак не могла, например, примириться с тем, что существует проституция. И Инесса начала работать в московском обществе «по улучшению участи женщин» в отделе по борьбе с проституцией. Она подходила к проституткам не как дама-благотворительница, а как чуткий человек, понимающий чужое горе и нужду. Эта работа наталкивает ее на ряд новых для нее мыслей. Она видит подноготную буржуазного строя, видит нищету, беззащитность трудящихся. С другой стороны, она внимательно всматривается в отношение буржуазного общества к женщине, начиная понимать связь между буржуазным укладом и проституцией. Что же надо сделать? Работа благотворительного общества по помощи проституткам все меньше и меньше удовлетворяет ее. Она видит невозможность помочь делу путем благотворительности. Надо что-то другое. Что? Спросить разве Льва Толстого? Что он посоветует? Один из активных и искренних работников общества отправляется к Толстому. Толстой раздражается: «Ничего из вашей работы не выйдет, так было до Моисея, так было после Моисея, так было, так будет». Инесса видит, что не у Льва Толстого найдет она ответ на вопрос, как помочь делу, – перечитывает Толстого и находит в его произведениях отражение тех взглядов на женщину, с которыми она борется, которые она страстно ненавидит. Это производит на нее такое впечатление, что она перестает замечать сильные стороны Толстого.

Ответ на мучившие ее вопросы Инесса находит в социализме. Только социалисты смотрят на женщину как на товарища, только они стоят за настоящее проведение до конца равноправия. Только тогда, когда осуществится социализм, – отомрет проституция; только тогда, когда женщина перестанет быть рабыней. И социалисты идут стройными организованными рядами к цели – мужчины и женщины, рука об руку. Вот где разрешение вопроса «Что делать?». И Инесса становится в ряды партии и до самой смерти активно работает в ней, ей отдает свои силы, думы, здоровье».

Интересно, что сама Надежда Константиновна тоже обращалась к Толстому. В 1887 году гимназистка Крупская писала Льву Николаевичу в Ясную Поляну, что готова взяться за предлагаемое им дело – исправление переводных книг, издаваемых для народа книгоиздателем Иваном Сытиным. Надя признавалась: «Последнее время с каждым днем живее и живее чувствую, сколько труда, сил, здоровья стоило многим людям то, что я до сих пор пользовалась чужими трудами. Я пользовалась ими и часть времени употребляла на приобретение знаний, думала, что ими я принесу потом какую-нибудь пользу, а теперь я вижу, что те знания, которые у меня есть, никому как-то не нужны, что я не умею применять их к жизни, даже хоть немножко загладить ими то зло, которое я принесла своим ничегонеделанием, – и того я не умею, не знаю, за что для этого надо взяться…»

Толстой прислал Наде «Графа Монте-Кристо» Александра Дюма. Девушка с увлечением занялась исправлением перевода, т. е. сверкой его с французским оригиналом и восстановлением купюр и ликвидацией искажений. Вскоре она отослала рукопись Толстому. Но еще в процессе работы поняла, что такими «малыми делами» зло из мира не устранишь. И в конце концов обратилась к социализму.

Инесса тоже отвергла философию Толстого, но, вопреки тому, что утверждала ее старшая подруга и соперница, признавала громадный художественный талант Толстого. Много лет спустя, осенью 1916 года, в письме к дочери, тоже Инессе, она подчеркивала: «Я совершенно не сторонница философии Толстого, я скажу больше – я очень не люблю его философию, так как считаю ее реакционной, от нее плесенью пахнет, но он великий художник, который удивительно верно видел жизнь и умел изобличать все ее дурные и безобразные стороны, и этим всегда толкает мысль, заставляет задуматься над жизнью, искать выхода. Некоторые его фразы или характеристики как-то запечатлеваются на всю жизнь, иногда даже дают ей направление. Например, в «Войне и мире» есть одна фраза, которую я впервые прочитала, когда мне было 15 лет, и которая имела громадное влияние на меня. Он там говорит, что Наташа, выйдя замуж, стала самкой. Я помню, эта фраза показалась мне ужасно обидной, она била по мне, как хлыстом, и она выковала во мне твердое решение никогда не стать самкой, а остаться человеком…

Но если Толстой видит зло в настоящем, он совершенно не видит путей, благодаря которым можно бы от него избавиться. Пока он описывает и критикует настоящее, он великолепен, но когда он говорит о путях к будущему, его выводы висят в воздухе и малоценны для жизни и для направления ее к будущему. Его выводы все исходят из его общего мировоззрения… Это миросозерцание всегда считало любовь величайшим грехом и позором, которого люди должны всячески избегать. Это миросозерцание коренится еще в средних веках, и формально на этом воззрении зиждется основание женских и мужских монастырей. В монастырях стремились к полному целомудрию, т. е. к тому же идеалу, к которому приглашает стремиться и Толстой… Предложенные им идеалы не особенно-то новы, между тем они довлеют у него над всеми его позднейшими произведениями – и над «Крейцеровой сонатой», и над «Воскресением», и над многими другими… Мне кажется, точке зрения Толстого можно было бы противопоставить эллинство, точка зрения которого и на жизнь и на любовь совершенно иная. Эллины преклонялись перед красотой – на любовь они смотрели свободно, считали, что любить прекрасно, что любить надо, но в их отношении к красоте и любви было мало одухотворенного. Они любили красоту тела, и им совершенно не нужно было «души». В современном обществе наиболее яркими представителями этого эллинства являются, пожалуй, французы. Прочитай, например, рассказы Мопассана…