Денис Давыдов - Дневник партизанских действии 1812 года Страница 12

сделалась весьма скользкою. Противник мой имел неосторожность забыть о

ковке лошадей своего отряда, которого половина была не подкована. Однако,

по приходе моем к Лосмину, он меня встретил твердою ногою. Дело завязалось.

В передовых войсках произошло несколько схваток, несколько приливов и

отливов, но ничего решительного. Вся партия построилась в боевой порядок и

пустилась на неприятеля, построенного в три линии, одна позади другой.

Первая линия при первом ударе была опрокинута на вторую, а вторая - на

третью. Все обратилось в бегство. Надо было быть свидетелем этого

происшествия, чтобы поверить замешательству, которое произошло в рядах

французов. Сверх того половина отряда стала вверх ногами: лошади, не быв

подкованы, валились, как будто подбитые картечами; люди бежали пешком в

разные стороны без обороны. Эскадрона два построились и подвинулись было

вперед, чтобы удержать наше стремление, но при виде гусаров моих,

составлявших голову резерва, немедленно обратились назад без возврата.

Погоня продолжалась до полудня; кололи, рубили, стреляли и тащили в плен

офицеров, солдат и лошадей; словом, победа была совершенная. Я кипел

радостью! Мы остановились. Пленных было: четыреста три рядовых и два

офицера, все раненые. Полковник всего отряда, как уверяли, пал на поле

битвы, и с ним легло до полутораста рядовых; прочие все рассыпались по

полям и лесам или достались в добычу обывателям. В обоих сих делах с нашей

стороны убито четыре казака, ранено пятнадцать [казаков] и два гусара;

лошадей и убито и ранено до пятидесяти.

Нужно ли говорить, с каким нетерпением я спешил похвалиться пред

фельдмаршалом сим лучшим моим подвигом? Немедленно полетел курьер с теплым

еще от огня битвы донесением, и я остался в полной уверенности, что двойная

сия победа получит одобрение от самых строгих знатоков военного искусства.

Между тем новые замыслы, новые тревоги, новые битвы затерли прошедшее. Я не

осведомлялся в главной квартире о деле моем, полагая, что оному нельзя

остаться под спудом и что там молчат от недосуга. Мне не отвечали потому,

что я не спрашивал, и таковое взаимное молчание продолжалось до перемирия

1813 года. Тогда только все прояснилось: я узнал, что курьер мой захвачен

был мародерами на пути к Юхнову и погиб вместе с донесением. Чрез неудачу

сию подвиг, без хвастовства сказать, несущий на себе отпечаток

превосходства и в соображении, и в исполнении, остался известным только

моей партии, неприятельскому губернатору Вязьмы и оставшимся от поражения

войскам, со мною сражавшимся. Я уверен, что это скрыли и самому Наполеону,

от опасения гнева его за своевольное употребление войск, для другого

предмета предназначенных.

Такова бывает участь отдельных начальников, тогда как у линейного каждое

лыко в строку становится! Впоследствии несколько подобных дел заглохло в

неизвестности, но по другим причинам. В тот день и в следующие два дня

разъезды мои маячили около столбовой дороги между Вязьмою и Федоровским,

где удалось им перехватить три курьера. На 8-е число партия подошла к

последнему селению и соединилась с сотнею, посланною в погоню из

окрестностей Крутого.

В самое то время французская армия пробудилась от продолжительного своего

усыпления в Москве и двинулась на Фоминское. Намерение Наполеона состояло в

том, чтобы, обойдя левый фланг нашей армии, находившейся при Тарутине,

предупредить ее в занятии Боровска и Малоярославца[33] и, достигнув прежде

ее до Калуги, открыть сообщение с Смоленском чрез Мещовск и Ельню.

Вследствие чего, прибыв в Фоминское 11-го числа, он повелел корпусу Жюно,

занимавшему Можайск, отступить в Вязьму, отряду генерала Эверса, в четырех

тысячах состоявшему, - выступить из Вязьмы чрез Знаменское и Юхнов, а

маршалу Виктору с дивизиями Жирарда и легкою кавалерийскою - идти

усиленными маршами из Смоленска туда же. Стоит взглянуть на карту, чтобы

увидеть, в каком положении я вскоре должен был находиться.

Между тем генерал Дорохов, занимая отрядом своим Котово [34], что близ

дороги, идущей от Москвы к Боровску, намеревался атаковать вице-короля

Италианского, прибывшего 9-го числа в Фоминское, и требовал на то

подкрепления, не зная, что за сим корпусом следовала вся французская армия.

Князь Кутузов, получив известие чрез Дорохова о приближении сильной

неприятельской колонны, отправил из Тарутина к Фоминскому корпус Дохтурова

с начальником главного штаба 1-й армии Ермоловым. Перед выступлением своим

Ермолов приказал Фигнеру и Сеславину следовать по направлению к Фоминскому

с тем, чтобы собрать сведения о неприятеле. Фигнеру не удалось перейти

Лужу, тщательно охраняемую неприятельскими пикетами. Сеславин успел перейти

речку и приблизиться к Боровской дороге; здесь оставив назади свою партию,

он пешком пробрался до Боровской дороги сквозь лес, на котором еще было

немного листьев. Достигнув дороги, он увидал глубокие неприятельские

колонны, следовавшие одна за другою к Боровскому; он заметил самого

Наполеона, окруженного своими маршалами и гвардией. Неутомимый и

бесстрашный Сеславин, выхватив из колонны старой гвардии унтер-офицера,

связал его, перекинул чрез седло и быстро направился к корпусу Дохтурова.

Между тем Дохтуров с Ермоловым, не подозревая выступления Наполеона из

Москвы, следовали на Аристово и Фоминское. Продолжительный осенний дождь

совершенно испортил дорогу; большое количество батарейной артиллерии,

следовавшей с корпусом, замедляло его движение. Ермолов предложил Дохтурову

оставить здесь эту артиллерию, не доходя верст пятнадцати до Аристова;

отсюда, находясь в близком расстоянии от Тарутина и Малоярославца, она

могла быстро поспеть к пункту, где в ее действии могла встретиться

надобность, а между тем утомленные лошади успели бы отдохнуть. Дохтуров не

замедлил изъявить свое на то согласие, и корпус его к вечеру прибыл в

Аристово; сам Дохтуров расположился на ночлег в деревне, а Ермолов с

прочими генералами остался на биваках. Уже наступила полночь, и чрез

несколько часов весь отряд, исполняя предписание Кутузова, должен был

выступить к Фоминскому. Вдруг послышался конский топот и раздались слова