Протопресвитер Михаил Польский - Новые мученики российские Страница 12

Предчувствуя, что через короткое время ему придется вступить на свой многострадальный путь, он приготовился к ожидавшей его участи, отдал наиболее важные распоряжения по епархии, повидался со своими друзьями и простился с ними.

Предчувствия не обманули митрополита. Через несколько дней вернувшись, откуда-то в лавру, он застал у себя «гостей»: следователя, многочисленных агентов ЧК и стражу. У него произвели долгий, тщательный и, понятно, безрезультатный обыск. Затем ему было объявлено, что против него и других лиц возбуждено дело о сопротивлении изъятию церковных ценностей и что он будет находиться под домашним арестом. Этот льготный арест продолжался недолго, 2 или 3 дня, по истечении которых митрополита увезли в дом предварительного заключения, где он находился все дальнейшее время до своей мученической кончины.

V

Дело покатилось по заранее подготовленным рельсам советского правосудия.

Кроме митрополита, к делу привлечены были большинство членов Правления Общества православных приходов, настоятели некоторых церквей, члены разных причтов и просто люди, попавшиеся во время уличных беспорядков при изъятии ценностей, — всего 86 человек, большинство из которых было посажено под стражу.

Этот монстр-процесс возбудил огромное волнение в городе. Много сотен лиц — семьи обвиняемых, их друзья — стали судорожно метаться по всему городу, хлопоча об освобождении заключенных и спеша запастись защитниками.

Надлежало в первую очередь разрешить крайне важный вопрос о защите самого митрополита. Существовавшая тогда еще легальная организация Красного Креста (имевшая целью помогать политическим заключенным) и разные другие общественные кружки и организации считали желательным, чтобы защиту митрополита взял на себя бывший присяжный поверенный Я. С. Гурович, который с момента прихода большевиков к власти оставил адвокатуру и никогда в советских судах не выступал.

Было ясно, тем не менее, что также Гуровичу необходимо участвовать в этом процессе ввиду его крупного исторического значения для русской церкви и страны.

Так смотрел на этот вопрос и сам Гурович, просивший, однако, обсудить другое тактическое препятствие, вытекавшее из его еврейского происхождения. Защита митрополита, несомненно, весьма тяжелая и ответственная задача. В таком деле и при такой обстановке возможны со стороны защиты промахи и неудачи, от которых никто не застрахован. Но, если они постигнут русского человека, никто его в них не упрекнет, тогда как еврей-защитник, при всей его добросовестности, может сделаться мишенью для нападок со стороны групп и лиц, антисемистски настроенных.

Все эти переговоры и сомнения были разрешены неожиданно быстро тем, что сам митрополит обратился из своего заточения к Гуровичу с просьбой взять в свои руки его защиту, не колеблясь и не сомневаясь, ибо он, владыка, ему безусловно доверяет. Все вопросы были исчерпаны этим заявлением, и Гурович немедленно принял на себя защиту.

Дело началось в субботу 10 июня 1922 г. Заседания петроградского революционного трибунала происходили в зале филармонии (бывшем Дворянском собрании), на углу Михайловской и Итальянской улиц.

В этот день, с раннего утра, густая толпа народа запрудила Михайловскую и Итальянскую улицы, а так же прилегавшую к последней часть Невского проспекта. Десятки тысяч человек стояли здесь в течение нескольких часов в ожидании доставления подсудимых, в особенности же митрополита, в трибунал. Стояли недвижимо, в благоговейной тишине. Милиция не решалась разогнать это странное молчаливое сборище: слишком уже оно импонировало. Наконец показалась карета, в которой везли митрополита под эскортом конных стражников. Толпа загудела, почти все опустились на колени и запели: «Спаси, Господи, люди твоя». Митрополит благословлял народ из окна кареты и почти у всех на глазах были слезы.

VI

Прежде чем приступить к краткому изложению самого процесса, мы считаем не лишним охарактеризовать главных действующих лиц в нем.

Характеристика митрополита нами уже дана. Каким он был на митрополичьей кафедре, таким сел и на роковую скамью большевистского суда, — простой, спокойный, благостный. Само собой понятно, что он был центром всего громадного процесса. На нем сосредотачивалось все внимание и врагов, и обожавшей его верующей массы, заполнявшей, насколько ее допускали, зал заседания, и прочей публики, неверующей или инаковерующей, но относившейся, в общем, в течение всего процесса, к митрополиту с исключительным сочувствием, как к явной и заранее обреченной жертве большевиков (из этого числа мы исключаем тех «посетителей» — красноармейцев, представителей завкомов и коммунистических ячеек, — которые направлялись предусмотрительно властью в большом количестве «по нарядам» в трибунал для того, чтобы создать соответствующее запросам власти настроение).

Другая замечательная личность в процессе, обращавшая на себя значительное внимание, это архимандрит Сергий (в миру бывший член Государственной Думы В.П. Шеин). Большое сходство и, в то же время, яркий контраст с митрополитом. Сходство — в глубокой вере и готовности за нее пострадать и разница — в характерах и в темпераментах.

Митрополит не боялся смерти, но и не искал ее: он спокойно шел навстречу ожидавшей его участи, отдавшись на волю Божию. Отец Сергий как бы желал «пострадать за веру». Отсюда его пламенные, вдохновенные речи на суде, отличавшиеся от спокойных и сжатых объяснений и ответов владыки. Старый политический боец чувствовался еще в отце Сергии.

Нечто бесконечно возвышавшееся над политикой проницало всю личность митрополита. Мученик первых веков христианства, в мучениях радостно торжествующий над изумленными палачами, и — благостный, спокойный, живущий вдали от мира, весь в созерцании и молитве святой отшельник той же эпохи — воплощением таких двух образов седой старины казались отец Сергий и митрополит.

Председатель Правления Общества объединенных петроградских православных приходов, профессор Петроградского университета Ю.Л. Новицкий, спокойный, ясный и твердый в своих объяснениях, и бывший присяжный поверенный И.М. Ковшаров, заранее покорившийся своей участи, смело глядевший в лицо своим «судьям» и не скупившийся на полные горького сарказма выпады, — таковы остальные две жертвы из тех четырех, которые были обречены на смерть ради вящего торжества советской власти и укрепления нарождавшейся «живой церкви»…

Кроме митрополита, были привлечены к делу: епископ Венедикт, настоятели почти всех главных петроградских соборов, профессора Духовной академии, Богословского института и университета, студенты и т. д. Остальная (большая) часть подсудимых состояла из людей «разного чина и звания», более или менее случайно захваченных неводом милиции при уличных беспорядках во время изъятия. Тут были женщины, старики и подростки и был какой-то карлик с пронзительным голосом, вносивший комическую ноту в тяжелые переживания процесса; была фельдшерица, обвинявшаяся в «контрреволюционной» истерике, в которую она впала, находясь в церкви во время нашествия советской комиссии, был даже какой-то перс, чистильщик сапог, магометанин, не понимавший, как оказалось, по-русски, — все же привлеченный за «сопротивление изъятию церковных ценностей», — и т. д… Словом, эта часть подсудимых представляла собой обыкновенный, весьма случайный по составу, осколок пестрой уличной толпы… Очевидно было, что никто и не думал делать сколько-нибудь тщательный отбор подсудимых. Некогда было…