Зеница ока. Вместо мемуаров - Василий Павлович Аксенов Страница 12

Давно уже перестали в России сбрасывать с постаментов коммунистических идолов. Во всех городах вдоль великого российского водного пути стоят гранитные или бронзовые большевики, то Киров, то Куйбышев в своих партийных фуражках и сапожищах. Великий Ленин то устремляет свой перст в небеса, «к новым вершинам!», то указует им вниз, «здесь копайте, товарищи!».

Свержение статуи Дзержинского 21 августа 1991-го стало символом новой свободы, колоссального духовного взлета еще вчера полностью порабощенного народа. Этот Дзержинский давно уже вернулся в вертикальное положение. Стоит он хоть и скромно на задах Центра искусств у Крымского моста, однако невежливые слова на его постаменте — «палач», «свинья», «ублюдок» — тщательно замазаны. Следует тут также указать на топографически довольно странную близость «железного Феликса» к новому гиганту — «бронзовому Петру», под которым почему-то никак не тонет диснейлендовский малый кораблик.

В то же время крест, воздвигнутый в 1991-м на площади Революции «в память людей, погибших в борьбе с коммунизмом», оскверненный и уничтоженный анпиловскими подонками, никто и не думает восстанавливать. О нем даже не вспоминают, общество делает вид, что на этом месте никогда ничего не воздвигалось.

В центре Ярославля фасад какого-то правительственного здания украшает большой рельеф в память «выдающегося деятеля партии и государства Юрия Владимировича Андропова», и в то же время родственники и друзья одной из жертв этого «в.д.п.г.», великого барда Александра Галича, не могут получить разрешения на установку мемориальной доски в московском переулке, где жил поэт.

В городе Свирьстрой у подножия толстозадого в сапогах и фуражке большевика я спросил у местного мужичка: «Зачем он вам?» Ленинской хитрецой залукавились глазки. «Да так, на всякий случай». Вот он, здравый смысл раздвоенного сознания! В городе Мышкин я остановился у невероятно широкого, с приплюснутой башкой Ильича. Экскурсовод рассказывал группе туристов, как происходило строительство выдающегося сооружения. С кладбища стаскивались купеческие надгробия (Мышкин когда-то был центром процветающей торговли), их разбивали в мраморную крошку, которая затем становилась составным элементом какой-то каши, из коей лепилось идолище. Для измельчения крестов и ангельских фигур привлекались местные школьники. Они за эту работу награждались билетами в кино. Экскурсоводша повествовала бесстрастно, однако мне показалось, что она ждет какой-то эмоциональной реакции со стороны своей паствы, чтобы рассказать еще что-то. Никакой эмоциональной реакции не последовало. Раз Ленин стоит, значит, так и полагается, из чего бы он ни был сделан. Что бы ни писалось о деяниях вождя в прессе, какие бы его записочки ни извлекались из архивов — вроде тех, например, что вошли в книгу генерала Волкогонова, в которых инстанциям давались указания, какое количество людей «необходимо повесить» в той или иной губернии, — огромное множество народа по-прежнему убеждено, что главная святыня государства содержится в мавзолее на Красной площади. Непостижимым образом этому множеству не приходит в голову, что сохранение нечистых мощей на поверхности главного града противоречит великолепному восстановлению храма Христа Спасителя. Церковь молчит.

Ежедневно по телевизору проползают блики и доносится тошнотворное эхо гнусной «великой эпохи». В телекомпаниях, оказывается, в репертуарных отделах сидят молодые снобы, что ностальгируют по эстетике их папаш. То «Волга-Волга» расцветает апофеозом народного счастья и веселья на берегах канала, построенного армией заключенных. То Чапай косит из пулеметов цепи подлых беляков. То появляется на экранах «Судьба барабанщика», романтический детский фильм тридцатых годов, в котором юный герой разоблачает гнездо троцкистов и шпионов и доносит на них доблестным рыцарям НКВД. А то вдруг видишь нечто совсем уже абракадабристое, псевдомужицкий кинофильм «Стряпуха» по сценарию Анатолия Софронова, этого пугала либеральной интеллигенции пятидесятых и шестидесятых годов. Репертуар составляется не только по капризу снобистского руководства, переехавшего с ультразападного направления на магистраль соцреализма, но и по требованию телезрителей, которые, оказывается, соскучились по «добрым старым временам». В оправдание такого сдвига приводится рейтинг советских фильмов: он очень высок.

Без комментариев и даже без иронической интонации проскальзывают по экранам документальные кадры великих лет: то вручение ордена Ленина Молдавской ССР, то покорение целинных земель, то успехи «Острова свободы».

Из всех государственных учреждений прилежнее всех платит дань прошлому Федеральная служба безопасности. Для них слово «чекист» — это не синоним гестаповца, а, наоборот, воплощение всего самого светлого и самого честного. В обществе уже перестали поднимать вопрос о раскрытии чекистских архивов. Все знают, что органы не дадут замазать грязью кожаные куртки и шевиотовые штаны «рыцарей революции». Управление по связи с общественностью и прессой лжет в самых лучших кагэбэшных традициях. Если, скажем, в Польше разоблачают какого-нибудь высокопоставленного агента КГБ, Татьяна Самолис тут же заявляет, что это вздор, что органы никогда никого не вербовали в социалистических странах, потому что на это существовал запрет самого товарища Сталина. Если же в нашей печати вдруг появляются разоблачения, скажем, по поводу применения ядовитых веществ против Солженицына и Войновича, генерал Кандауров едва ли не поднимает это на смех, говоря, что это уж совсем полный вздор, потому что, ну, подумайте сами, товарищи, ну как могли наши чекисты заниматься такими гадостями.

Во многих нынешних псевдосенсационных публикациях чувствуется знакомый почерк «органов»: они, похоже, бывают направлены на то, чтобы заглушить разговоры о прежних преступлениях, «погасить большой огонь малым», повести мысль в ложном направлении. Опубликованная этим ведомством статистика массовых репрессий, якобы являющаяся результатом серьезной научно-архивной работы, поражает своей скромностью: цифры оказываются во много раз ниже всем уже хорошо известных. Что уж говорить о мемуарах чекистов! Хорошо известный генерал Бобков в своей книге представляет Пятое управление ГБ брежневских лет чуть ли не тайным орденом благодетелей искусства: они и картины пытались спасти во время «бульдозерной выставки», они и «Метрополь» пытались опубликовать, несмотря на его низкое идейно-художественное содержание.

В этом учреждении даже и не поднимается вопрос о том, является ли ФСБ продолжателем славных традиций. Ну разумеется, а как же иначе, ведь мы же все славные, стойкие и несгибаемые чекисты, а те, кто во время холодной войны «работал на Запад», включая даже такого героя, как Олег Пеньковский, который, возможно, предотвратил ядерную войну, — гнусные предатели, им нет прощения. Публика же встречает такой подход не то что с восторгом, но с пониманием: «чекисты» — ведь это те, которые «с горячим сердцем и чистыми руками», ведь так мы, кажется, учили в «добрые старые времена». Между тем что бы стоило нынешним органам заявить с предельной ясностью: мы новые, мы другие, мы полностью