Джон Фаулз - Дневники Фаулз Страница 12

26 марта

Последнее время у меня рождается много мыслей, много идей, но нет никакого желания переносить их на бумагу. Творческий импульс размяк, сник. Правда, однажды, когда я ехал вечером на велосипеде мимо Кебл, радостное возбуждение охватило меня; подобное случалось здесь и прежде, так что, возможно, здесь неподалеку обитает фея. В другой раз ночной ветер, холодный и порывистый, пронесся по необычно пустынной Бэнбери-роуд, неожиданно вызвав у меня отчетливое ощущение полного одиночества, — казалось, этот ветер вот так облетит весь земной шар, не встретив на своем пути ни одной живой души. Ветер гуляет по миру, в котором нет людей, нет жизни. Женщина среднего возраста гонится за маленькой черной собачкой по Вудсток-роуд и кричит со все возрастающим отчаянием в голосе: «Роланд! Роланд!» — не получая, естественно, никакого ответа.

Пребываю в депрессии, ибо не знаю, кто я и кем стану. Постоянное желание писать, чувство ответственности перед работой, конфликты, сомнения, хаос. Презрительное отношение к профессиональному преуспеванию. Ведь есть кое-что и получше. Все эти многоумные преподаватели и студенты-выпускники не делают ничего для обретения личного бессмертия. Оно их, похоже, совсем не волнует. Они знают пределы своих способностей, и это ужасно. Хочется, чтобы каждый использовал по полной программе свой выдающийся ум и стремился обессмертить свое имя.

Но вместо этого они осваивают узкие ниши. Секрет же заключается в том, чтобы никогда не соглашаться на то, что само идет в руки, — постоянно, день за днем. Всегда быть в поиске, никогда не останавливаться на достигнутом.

Бывают периоды полной опустошенности, когда надежда покидает тебя, уходит уверенность и, главное, воля. Остаются раздражительность, тоска и чувство собственной бесполезности.

Две причины для недовольства. Во-первых, родился я не в то время, в месте, где цивилизация завершилась, оставив загнивать монархию. Франция достигла расцвета в XVII веке, мы — в XVI, Германия — в XVIII–XIX веках, Россия — в XIX, Италия — в XII, XIV и XV веках (не считая Рима). Когда являешься под занавес, у тебя нет шансов. Невозможно преодолеть барьеры, присущие твоему веку. Во-вторых, обречен служить самому ограниченному и преходящему виду искусства — литературе. Изобразительное искусство и музыка живут дольше и волнуют большее число людей. Поэзия — самый закрытый жанр литературы. Писать означает совершать акт самоотречения. Единственная надежда — новая великая американская культура.

Сегодня в какое-то мгновение я подумал, что мои мысли развивались в согласии с музыкой, — внезапный двойной скачок мысли точно совпал с двойным взлетом музыкальной темы в Восьмой симфонии Шуберта. Возможно ли, чтобы музыка так взаимодействовала со слуховыми нервами, что пульсирует в мозгу, привнося в него силу интуиции? Почему музыка пробуждает во мне осознанное стремление к творчеству? Возможно, существует электромагнитная связь между звуковыми волнами; некоторые ноты пробуждают определенные эмоции, стимулируя нужные участки мозга (в моем случае связанные с литературным творчеством).

Гений Бетховена заключается в особой чуткости к универсальным проблемам бытия (его основные темы — радость и страдание, жизнь и смерть) — так сложился интуитивно избранный им стиль, который может передать с предельной полнотой такое вчувствование в жизнь. Здесь нет религиозного чувства. Это исходит из глубины его существа, что глубже религии. Чувство человечности.

Прекрасная книга Джона Салливана[46] о Бетховене. Объективно романтическая.

Я не устаю читать о его жизни, меня притягивает эта позитивная ясность, этот властный гений. Даже просто читая о последних квартетах, я умиляюсь при мысли, какие чувства они пробуждают в людях. Вчера исполнилось ровно сто двадцать три года со дня его смерти.

Д.Г. Лоуренс «Дева и цыган»[47]. Странный, наивный, неровный стиль. Вспышки почти детской ненависти. Психологические неувязки, атмосфера то ли сна, то ли безумия. Потрясающее чувство сельской жизни. Иветта — почти прерафаэлитская девушка. Цыган — угрюмый, необузданный, охваченный неудержимым желанием. Все характеры искажены, почти сюрреалистичны.

Д.Г. Лоуренс «Св. Мор»[48]. Отличается от предыдущей повести большей полнотой, изобразительным мастерством. Символизм пантеистической природы, творческий стимул (= Св. Мор). И здесь все характеры неестественны, искажены. Великолепно написаны пейзажи, изображение ранчо превосходно. Много патологически страстных эмоций — тоска по Югу, ненависть к цивилизациям «середнячков» (то есть буржуазии), которые не способны тонко воспринимать природу, а могут только разрушать. Художник, поэт (в широком смысле слова) против мира, каков он есть. Л. не способен вписаться в реальность. Он воспринимает действительность очень остро, у него множество оттенков настроения, чувства и лежащего в подтексте философского содержания, и потому он неизбежно втискивает себя (или его втискивают) в положение, отличное от того, что занимают те, кто видит жизнь в нормальном свете, без обостренной чувствительности. Л., видимо, не понимает, что именно здесь он мог бы найти «лекарство» от противостояния обществу. Жалости к цивилизации «середнячков» у него мало. Тут он явно сближается с Олдосом Хаксли. Если оценивать Л. как стилиста, то, думается, его грубоватость, романтизм, декадентские фразы быстро устареют. Слишком много longueurs[49], слишком много цветистых фраз.

Ленч с Конни Моргенштерн[50]. Необычная личность. Рассеянный взгляд светло-голубых или голубовато-серых глаз почти ничего не выражает. По глазам о ней не узнать ничего. В беседе взгляд почти не меняется, в нем по-прежнему рассеянное, незаинтересованное выражение — не за что зацепиться. Она редко проявляет интерес или удовлетворение, обычно с ней трудно говорить. Кажется, ей всегда хочется быть в другом месте, в другой жизни или в другом теле.

Скотт Фицджеральд «Великий Гэтсби». Сильное впечатление. Несомненно, лучший роман из всех прочитанных мною в последнее время. Лучше Хаксли и Во. Как сатирик Фицджеральд не уступает им, но идет дальше, затрагивая вопросы окружения, наследственности и самой цивилизации. Пустота и обреченность, воплощенная в таких персонажах, как Дейзи и Джордан, предопределена. Гэтсби — единственный, кто поднялся над временем, он пытается победить, но, естественно, терпит поражение[51]. Роман тонкий, безжалостный, краткий и выразительный, во многом объективный и глубинно трагический, как пьесы Расина.