Переводчик Гитлера. Статист на дипломатической сцене - Пауль Шмидт Страница 12

мне также более конкретным и точным, чем те документы, исходившие от Гитлера, к которым я привык. Однако в нем не было ни слова о вопросе, который подняли державы Локарнского договора – Англия, Франция, Италия и Бельгия. Иден заговорил об этом с Риббентропом сразу же после нашего обсуждения: «(Четыре державы) требуют, чтобы немецкое правительство подало на рассмотрение в Постоянную палату международного правосудия в Гааге вопрос о том, можно ли пакт о взаимопомощи между Францией и Россией привести в соответствие с Локарнским договором и чтобы оно приняло на себя обязательство признать окончательным решение этого Суда».

Ничего не было сказано и о военных укреплениях в Рейнской области – вопрос, постоянно поднимавшийся Иденом в предыдущих дискуссиях.

Беседы, состоявшиеся между Иденом и Риббентропом, не дали результатов. Риббентроп особенно злился из-за того, что не смог предотвратить ненавистные переговоры штабов между Англией, Францией и Бельгией. «Контакты между Главными штабами наших двух государств, – писал Иден 1 апреля в официальной ноте французскому послу, – будут упрочиваться и поддерживаться». Именно утром того дня Риббентроп вручил ему мирный план.

Несколько дней спустя мы летели обратно в Германию, не выполнив нашей миссии. Всеобщее недоверие к гитлеровской тактике сюрпризов во внешнеполитических делах с самого начала заблокировало наше мирное наступление.

7 апреля французы подали контрпредложения, в которых еще раз проявились все шаблонные уловки Конференции по разоружению, такие как коллективная безопасность и так далее. 7 мая сэр Эрик Фиппс, посол Великобритании в Берлине, подал знаменитый список вопросов, так взбесивший Гитлера, который всегда терпеть не мог никаких конкретных формулировок, что он оставил его без ответа. Таким образом, дипломатическая инициатива Германии зашла в тупик.

В британском перечне вопросов, после выражения сожаления по поводу того, что немецкое правительство не смогло внести какого-либо реального вклада в восстановление доверия, имеющего такое большое значение для всесторонних переговоров, задавался вопрос: «Рассматривает ли себя теперь Германия как страну, имеющую право заключать истинные договоры? Разумеется, ясно, что переговоры по договору будут бесполезными, если одна из сторон чувствует себя вправе пренебрегать своими обязательствами на том основании, что эта сторона в свое время была не в состоянии заключать обязывающий договор». Далее в ноте говорилось: «На самом деле вопрос состоит в том, считает ли Германия сейчас, что был достигнут предел, при котором она может показать, что признает и собирается соблюдать существующий территориальный и политический статус Европы». Читая этот список вопросов, я осознал, что мы напрасно так лихорадочно работали в нашем самолете. В конце концов потерпела неудачу попытка Гитлера с помощью грандиозных обобщенных предложений отвлечь внимание от его совершенно бесполезного метода обращения со срочными, особыми вопросами – по крайней мере в том, что касалось министерств иностранных дел других держав.

* * *

Тем не менее отвлекающие маневры Гитлера имели временный успех в деле введения мирового общественного мнения в заблуждение. Я обратил на это особое внимание в августе 1936 года на Олимпийских играх, которые проходили в Берлине. Потребовалась бы целая книга, чтобы записать сотни бесед, на которых я переводил для Гитлера, Геринга, Геббельса и других руководителей, когда они разговаривали с важными иностранными представителями – королями, бесспорными наследниками династий, политиками, интеллигенцией и простыми людьми почти из всех стран мира.

В начале того года я работал так же много и сделал такие же наблюдения при подобном же плотном рабочем графике во время зимней Олимпиады в Гармише. Теперь, в августе, беспокойство, охватившее людей после ввода Германией войск в Рейнскую область, ослабло; угроза войны, казавшаяся неминуемой в марте, отступила, а со стороны Германии было произнесено много красноречивых доводов в пользу мира. Ни один из иностранных гостей, чьи слова я переводил, не мог удержаться от изъявлений радости по поводу того счастливого оборота, который, казалось, принимали события. Многие особо подчеркивали свое восхищение Гитлером и его мирными инициативами, а также достижениями национал-социалистской Германии. Те дни показались мне апофеозом Гитлера и Третьего рейха. Во время бесед, которые обычно были довольно короткими, я отметил, что почти всегда иностранные гости смотрели на Гитлера с большим интересом, а нередко и с настоящим восхищением. Лишь изредка проскальзывал определенный скептицизм, как в разговоре Гитлера с лордом Ванситтартом. При той встрече он произнес в разговоре со мной фразу, о которой я часто думал во время войны и которая сейчас кажется мне особенно справедливой. «Следующая война, – сказал Ванситтарт, – не будет проходить в пределах государственных границ. Фронты разделят отдельные народы, потому что это будет война не наций, а идеологий».

Много писалось о грандиозных декорациях, на фоне которых Германия провела ту Олимпиаду. Это фантастическое шоу было проведено первоклассно, и те, кто видел его, будь они потом друзьями или врагами, навсегда его запомнили.

Как я уже говорил, мне пришлось участвовать в переводческом марафоне. В самом начале адъютант Геринга сказал адъютанту Гитлера: «Геринг склоняется к тому, чтобы пригласить Олимпийский комитет в Старый музей, только если заручится услугами старшего переводчика министерства иностранных дел». «Шмидт нужен самому Гитлеру, поэтому он не может работать с Герингом», – последовал ответ. «Я дам вам полицейскую машину, которая пройдет без задержек повсюду, – сказал Майснер, который всегда находил выход из положения. – Тогда вы вовремя вернетесь в Канцелярию».

В одиннадцать часов я произнес в микрофон заключительные слова приветствия Олимпийскому комитету в Старом музее. Как только я оказался вне поля зрения этого торжественного собрания, так перешел на несолидную рысь, устремившись к полицейской машине, и добрался до Канцелярии, как раз когда последняя из иностранных делегаций, приглашенных на прием к Гитлеру, входила в его кабинет. Майснер был прав, я успел как раз вовремя.

Одним из многочисленных праздников был прием, который дал Риббентроп на своей вилле в Далеме. Но хозяин был в очень плохом настроении. В тот день его назначили послом в Лондоне, а не министром иностранных дел, что являлось большой целью его тщеславных устремлений. Теперь ненавистный Нейрат должен был остаться на своем посту в Берлине, а сам он в Лондоне, вдали от его Фюрера, и соперник мог бы украсть благосклонность Гитлера. Это злило его сверх всякой меры, и по этой причине, против всех правил международного этикета, он так долго не принимал назначение в Лондон, а затем наносил обиду англичанам своими частыми и продолжительными отлучками из Лондона. В обычное время посол, который так пренебрегает своим долгом, потому что подобно разобиженной примадонне хотел получить другую роль, был бы быстро отозван. Но по какой-то необъяснимой причине в этом и других случаях Гитлер прощал Риббентропу серьезные