Павел Коган - Сквозь время Страница 12

III. Неистовая исповедь

В мир, раскрытый настежь

Бешенству ветров.

Я тоже любил —петушков над известкой.Я тоже платил   некурящим подросткомсовсем катерининские пятаки[7]за строчкибороздкамина березках,за есенинскиеголубые стихи.Я думал — пусть   и грусть,     и Русь,в полтора березах не заблужусь.И только потомя узнал,   что солонкис навязчивой вязию азиатской тоски,размалева русацкова:в клюквуаль в солнце —интуристы скупают,   но не мужики.И только потом я узнал,   что в звездахкуда мохнатееЮжный Крест,а петух-жар-птица-павлин прохвостыйиз Америки,с картошкою русской вместе.И мне захотелосьтакогопростора,чтоб парусом   взвились     заштопанные шторы,чтоб флотилией мчалсяс землею городв иностранные страны,   в заморское     море!Но я продолжал любить Россию.

IV. Я продолжал Россию

Не тот этот город и полночь — не та.

А людис таинственной выправкой   скрытойтыкали в парту меня,как в корыто.А люди с художественной вышивкой   Россию(инстинктивно зшиток[8] подъяв, как меч) —   отвергали над партой.Чтобы нас перевлечь —в украинские школы —   ботинки возили,на русский вопрос —   «не розумию»[9],На собраньях прерывалирусскую речь.Но я все равно любил Россию.(Туда…улетали…утки…— им проще.За рощами,   занесена,она где-то за сутки,   за глаз,     за ночью,за нас она!)И нас ни чарки   не заморочили,ни поштовые марки     с «шагающими»[10] гайдамаками,ни вирши —   что жовтый воск     со свечи заплаканнойупадет   на Je[11]блакитные очи.Тогда еще спорили —   Русь илиЗапад —в харьковскомкремле.А я не играл роли в дебатах,в играл   в орлянкуна спорной земле.А если б меняи тогда спросили —я продолжал — все равно Россию.

V. Поколение Ленина

Где никогда не может быть ничья.

…И встанут   над обломками Европыпрямые,   как доклад,конструкции,   прозрачные как строфыиз неба,   стали,     мысли       и стекла.Как моего поколения   мальчикифантастикой Лениназяманись —работа в степени романтики —вот что такоекоммунизм!

И оранжевые пятаки   отсверкали,как пятки мальчишек —   оттудав теперь.И — как в кино —проявились медалина их шинелях.И червь,финский червь сосету первых трупы,плодя — уже для шюцкоров —червят.

Ведь войну теперь начинают   не трубы —сирена.И только потом — дипломат.Уже опять к границам сизымсоставы   тайные     идут,и коммунизм опять   так близок —как в девятнадцатом году.Тогдаматросские продотрядысудили корнетов   револьверным салютцем.Самогонщикам —десять лет.   А поменьше гадовзапирали   «до мировой революции».Помнишь — с детства —рисунок:   чугунные путычеловек сшибает   с земшара     грудью? —Только советская нациябудети только советской расы люди…Если на фуражках нету   звезд,повяжи на тулью   марлю…     красную…Подымай винтовку,   кровью смазанную,подымайся   в человечий рост!Кто понять не сможет,   будь глухой —на советском языке   команду в бой?Уже опять к границам сизымсоставы тайные идут,и коммунизм опять так близок —как в девятнадцатом году.

VI. Губы в губы

Когда народы, распри позабыв,

В единую семью соединятся.

Мы подымаем   винтовочный голос,чтоб так   разрасталась     наша       отчизна —как зерно,в котором прячется поросль,как зерно,из которого начался   колосвысокого коммунизма.И пусть тогдана язык людей —всепонятный —   как слава,всепонятый снова,попадет   мое,     русское до костей,мое,советское до корней,мое украинское тихое слово.И пусть войдути в семью и в плакатслова,   как зшиток(коль сшита кипа),как травень[13] в травах,як липень[14]в липахтай ще як блакитные[15] облака!О какя девушек русских прохаю[16]говорить любимымгубы в губызадыххающееся «коххаю»[17]и понятнейшее слово —«любый».И, звезды   прохладныммонистом надевши,скажет мне девушка:боязновсе.Моя несказáнная   родина-девушкаэти слова все произнесет.Для меня стихи —   вокругшарный ветер,никогда не зажатыймежду страниц.Кто сможет егоот страниц отстранить?Может,   не будь стихов на свете,я бы родился,чтоб их сочинить.

VII. Самое такое