Александр Бондаренко - Милорадович Страница 12

Непримиримым противником происходящего был великий князь Павел Петрович.

«Еще до своего вступления на престол император Павел I имел предубеждение к Екатерининской гвардии, так как, по его понятиям, все шло вразрез с требованиями военного быта… Что особенно его возмущало — это изнеженность и роскошь, господствовавшие в то время между офицерами гвардии, которые довели то и другое до такой степени, что ходили по улицам в шубах с муфтами и выезжали из дома не иначе, как в рыдванах, запряженных четвернею цугом и с гайдуками на запятках»[145].

Цесаревич представил своей державной матери записку с предложениями о реорганизации гвардии: «Гвардию нахожу весьма великой и весьма неспособной ко всякому делу… Вовсе быть без нее нельзя, ибо как достоинство, обычай, так и привычка глаз всех делают ее необходимой, ибо в безделицах опасно идти против обычая и привычки. Разве не чувствительным образом… Для всего сего мысль моя о ней такова. Оставить названия всех полков и мундир оных, но довести пехотные три [полка] нижеследующим образом для того, чтоб под всяком не было более баталиона, составленного из гренадерской и четырех мушкетерских рот, и так сохранится сим обычай имен… А дабы дух своевольный вывести из нее, раздающийся от праздной и одноместной жизни, то каждый год посылать их в разные места с прочими на ревю, и сим средством будут они от марта месяца до августа в походе, в сии пять месяцев не до своевольства будет, а остальные семь пройдут в отдыхании да в сборах. Конную [гвардию] же можно оставить, как и была, ибо оной не много, с некоторыми только переменами. Офицеров же гвардии производить, как и ныне, но наличных, а тех, которые вновь производиться будут, то жаловать армейскими прапорщиками и вести армейскими чинами»[146].

Никакого действия записка эта не возымела.

Павла I до сих пор изображают сумасшедшим тираном, что было выгодно и англичанам, которых пугал союз Российской империи и Французской республики, и нашим соотечественникам, коим очень не нравились реформы, направленные на наведение порядка и централизацию власти. Конечно, его характер весьма испортился за время правления матушки, но идиотом он не был, это уж точно.

«Как-то цесаревич Павел Петрович пожелал видеть Суворова; тот вошел к нему в кабинет и начал проказничать. Цесаревич сурово его остановил и сказал: "Мы и без этого понимаем друг друга"»[147]. Слова эти подтвердятся впоследствии…

«В августе месяце 1796 года вздумалось офицерам нашего полка дать праздник своим знакомым, и для того наняли дачу по Петергофской дороге… Барону Г.А. Строганову поручено было украшение залы и ужин. На меня возложили полицейскую часть на счет приезда и разъезда экипажей. Несколько офицеров назначены были для приема гостей, коих было до 150 особ; вся дача была иллюминована, и в заключение праздника сожжен был огромный фейерверк, и когда в щите загорелся вензель императрицы, со всего полка собранные барабанщики били поход, и полковая музыка играла. Праздник вообще был прекрасный, и долго о нем говорили»[148].

Очевидно, для офицеров лейб-гвардии Измайловского полка это было последнее яркое событие Екатерининской эпохи.

Все изменилось в одночасье. «Вечером [5 ноября 1796 года] около девяти часов цесаревич с великой княгиней Марией Федоровной прибыли в Зимний дворец, наполненный людьми всякого звания, объятыми страхом и любопытством и ожидавшими с трепетом кончины Екатерины. У всех была дума на уме, как замечает современник и очевидец, что теперь настанет пора, когда и подышать свободно не удастся. Великие князья Александр и Константин встретили родителя в мундирах своих гатчинских батальонов… Хотя Екатерина еще дышала, но уже чувствовалась близость новой злополучной эры!»[149]

Новая эра началась на следующий день.

«Почти никогда перемена на российском престоле не вела за собой таких изменений в жизни русской армии, как последовавшее 6 ноября 1796 года восшествие на престол императора Павла I»[150].

«В минуту восшествия императора Павла I на престол, как следует, всем войскам приказано было присягать на своих полковых местах, а роту гренадер послать во дворец за знаменами, где они всегда находились; тогда же нам объявлено было, что император принимает на себя звание полковника Преображенского полка, наследника, великого князя Александра Павловича назначает полковником Семеновского полка и военным губернатором петербургским, Аракчеева[151] — комендантом, а великого князя Константина Павловича — полковником Измайловского полка. Полк наш собрался на большом проспекте, который идет мимо церкви[152]. Первый, посланный из дворца, ошибкою сказан, что полк должен идти на Дворцовую площадь. Мы уже и прошли несколько улиц, как бывший наш секунд-майор Кушелев встретил нас, возвращаясь из дворца, и воротил назад. Весь полк пустился бежать на парадное место…»[153]

Как видно, все начиналось с неразберихи, однако Павел Петрович постарался быстро навести порядок во всей империи. Он «…вступил на престол с твердым намерением исправить во всех отраслях управления вкравшиеся злоупотребления и недостатки»[154]. Прямой наследник императора Петра III, Павел всю свою сознательную жизнь готовился царствовать — чувство это подогревало в его сердце его окружение. Теперь ему было 42 года, и он очень спешил…

«Император Павел I, следуя обычаям своих предшественников, на другой день после кончины Екатерины II, изволил назвать себя полковником гвардейских полков и присоединил еще титул шефа и предоставил полковничье звание и другим членам своей августейшей Фамилии. Пароль, отданный Великим Князем Александром Павловичем 7 ноября 1796 года, гласил: "Его Императорское Величество Павел Петрович принимает на себя шефа и полковника всех гвардии полков"»[155].

«На другое утро, 7 ноября, император начал обычное гатчинское препровождение времени, перенесенное теперь в Петербург. В девятом часу Павел Петрович совершил первый верховой выезд по городу в сопровождении цесаревича Александра Павловича, а затем, в одиннадцатом, присутствовал при первом вахтпараде или разводе. С этого дня вахтпарад приобрел значение важного государственного дела и сделался на многие годы непременным ежедневным занятием русских самодержцев»[156].

Столичные жители этого поначалу не поняли и не оценили.

«Достойно примечания, что народу на площади было очень мало, и сие небывалое зрелище в Петербурге, — чтобы сам император, едва вступивший на престол, присутствовал при разводе, — никакого приметного действия не произвело, и как будто это всегда случалось. Император был разводом нашим доволен и изъявил свое благоволение, что нас очень ободрило, а радость великого князя была неизреченна»[157], — вспоминал полковой адъютант лейб-гвардии Измайловского полка Евграф Комаровский.