Аарон Хотчнер - Папа Хемингуэй Страница 12

Он, как настоящий мужчина, благороден и нежен — а мужчина, не способный на нежность, не интересен.

— Правда о наших отношениях с ней состоит в том, — заметил Эрнест, когда я ему рассказал о своих встречах с Марлен, — что с тех пор, как в тысяча девятьсот тридцать четвертом году мы встретились на борту «Иль-де-Франс», мы всегда любили друг друга, но при этом до постели дело никогда не доходило. Удивительно, но это факт. Мы — жертвы несинхронной страсти. В те времена, когда я был свободен, Дитрих тонула в волнах несчастной любви, а когда Дитрих наконец оказалась на поверхности и плыла, широко раскрыв свои ищущие, потрясающие глаза, я был под водой. Спустя несколько лет после первой встречи наши пути опять пересеклись — мы снова встретились на «Иле». Тогда что-то действительно могло произойти, но я в то время еще не выпутался из связи с этой совершенно не заслуживающей моего внимания М., а у Дитрих были какие-то отношения с совершенно не заслуживающим ее внимания Р. Мы походили на двух молодых кавалерийских офицеров, проигравших все деньги и полных решимости идти до конца.

Глава 2

Нью-Йорк, 1949

В конце октября 1949 года Эрнест, закончив работу над романом «За рекой, в тени деревьев», приехал в Нью-Йорк. Этот город для Хемингуэя был всегда чем-то вроде перевалочного пункта — здесь можно остановиться на недельку-другую, а потом отправиться куда-нибудь дальше, в более приличное место. В Нью-Йорке Эрнест общался с очень узким кругом людей, в то время как встречи с ним всегда жаждали и домогались многие. На протяжении многих лет он останавливался в своем любимом отеле «Шерри-Незерланд» (ему нравилась «надежная защищенность» — никакой регистрации, звонки сортируют, а фотографов и журналистов не пропускают). Но с 1959 года он стал предпочитать трехкомнатные апартаменты на Шестьдесят второй улице, 1. Когда-то это был невероятно дорогой дом, теперь, правда, здесь все было уже не так роскошно.

Эрнест всегда чувствовал себя в Нью-Йорке неуютно и не любил там бывать. Зато Мэри обожала Нью-Йорк, и я подозреваю, он приезжал туда, только чтобы сделать ей приятное. Он не был любителем театра, оперы или балета и, хотя умел получать удовольствие от музыки, концерты — что джазовые, что классические — посещал редко. Правда, Эрнест мог сходить на бокс — если знал, что на ринг выйдут стоящие парни. Приезжая в Штаты, он внимательно следил за футболом — играми профессионалов — по телевизору (на Кубе не ловились передачи американских телевизионных каналов), но никогда не ходил на стадионы. Он обожал бейсбол и был готов пойти на любую игру, а иногда даже приезжал в Штаты лишь для того, чтобы попасть на чемпионат мира.

В Нью-Йорке Эрнест любил бывать только в трех барах — у Тутса Шора, Тима Костелло и в «Старом Зайдельбурге». Я как-то спросил Эрнеста о давнишней истории, которую мне рассказали. Говорили, что однажды Эрнест, сидя в баре у Костелло, поспорил с Джоном О’Харой, чья голова тверже. В конце концов Эрнест схватил дубинку, которую Костелло держал за стойкой, взялся двумя руками за концы и разломил пополам ударом о свою голову. Это правда или очередной апокриф, спросил я. Он засмеялся и сказал: «Пожалуй, история слишком хороша, чтобы от нее отказываться».

Но было в Нью-Йорке одно место, которое Эрнест посещал с огромным удовольствием, — цирк братьев Ринглинг. Ему казалось, что звери в цирке совсем не такие, как все остальные животные: постоянно работая с человеком, они становятся гораздо умнее и приобретают яркую индивидуальность.

Когда я первый раз собрался пойти с ним в цирк, он так хотел поскорее увидеть животных, что мы оказались у Мэдисон-сквер-гарден за час до начала представления. Разумеется, вход для публики был закрыт. Мы подошли к служебному входу на Пятидесятой улице, и Эрнест принялся стучать в дверь. Наконец один из цирковых служащих открыл и попытался отделаться от нас, но Эрнест гордо предъявил ему специальную карточку, подписанную его старым другом Джоном Ринглингом Нортом, в которой указывалось, что ее предъявитель имеет право войти в цирк в любое время и в любом месте. И вот мы в цирке, осматриваем клетки с животными. Эрнеста всегда восхищали гориллы. Несмотря на просьбу страшно нервничавшего смотрителя держаться подальше от клетки, Эрнест решил подружиться с обезьяной. Подойдя к решетке, он обратился к животному с длинной отрывистой речью. Горилла вначале, казалось, внимательно слушала, потом вдруг схватила тарелку с морковкой и опрокинула ее себе на голову, а затем принялась жалобно скулить — верный признак добрых чувств, заметил смотритель.

Тут все служащие цирка окружили Эрнеста, прося его пообщаться и с их подопечными. Хемингуэй заметил, что он только раз по-настоящему беседовал с диким зверем, и это был медведь. Тотчас смотритель, ответственный за медведей, повел его за собой.

Эрнест остановился у клетки с белым медведем и стал наблюдать, как зверь меряет тесное пространство своего пристанища.

— У него плохой характер, мистер Хемингуэй, — предупредил смотритель Эрнеста, — лучше пообщайтесь с тем бурым медведем — у него прекрасное чувство юмора.

— Нет, я должен поладить с этим, — сказал Эрнест, не отходя от клетки. — Правда, я довольно давно с медведями не общался, мог выйти из формы.

Смотритель заулыбался. Эрнест подошел к клетке вплотную и начал говорить — голос его звучал мягко, музыкально, совсем не так, как во время беседы с гориллой. Медведь остановился. Эрнест продолжал говорить, и, признаюсь, я никогда раньше не слышал от него таких слов, а вернее, звуков. Медведь слегка попятился, а потом сел, уставился на Эрнеста и вдруг принялся издавать странные носовые звуки, подобные тем, что можно услышать от пожилого джентльмена, страдающего тяжелым катаром.

— Черт возьми! — воскликнул пораженный смотритель.

Эрнест улыбнулся медведю и отошел от клетки.

Вконец сбитый с толку медведь смотрел ему вслед.

— Я говорил по-индейски. Во мне течет индейская кровь. Медведи любят меня. Так было всегда.

Хотя Эрнест и любил смотреть кино в своем доме на Кубе, в Нью-Йорке он ходил в кинотеатры только на экранизации своих романов или рассказов, причем как бы принуждал себя к этому. Перед тем как решиться на это предприятие, он целыми днями твердил, что просто обязан пойти и посмотреть фильм, что таков его долг. Он вновь и вновь возвращался к этой теме, кружил и петлял, как охотник, загоняющий дичь, прежде чем сделать последний выстрел.

Фильм по роману «Прощай, оружие», снятый на студии Дэвида Селзника с Дженнифер Джонс и Роком Хадсоном в главных ролях, Эрнест наконец решился посмотреть после того, как три дня тщетно пытался придумать для себя причину, по которой мог бы этого избежать. Хемингуэй продержался тридцать пять минут. Потом мы молча шли по Сорок девятой улице и вверх по Пятой авеню. Наконец Эрнест произнес: