Станислав Токарев - Хроника трагического перелета Страница 12

Мальчишка от булочника со своей корзиной, газетчик, оглушительно предлагающий последние новости — «свежей не бывает», «камло» — бродяга, руки в карманы, окурок, подобранный на мостовой, торчащий в углу рта — вся неизменная свита почтительно сопровождает героя, обменивается громкими, чтобы слышал, льстивыми замечаниями, ждет от него чуда.

Любого — он на любое способен. Захочет — вспрыгнет на велосипед и скатится на нем сверху вниз по знаменитой Потемкинской лестнице. А захочет — на автомобиле. А пожелает — на воздушном шаре подымется. Все это проделывает он к восторгу всей Одессы (которая, как известно, очень велика).

— Уточкин, — кричат мальчишки, — рыжий, когда на ероплане полетишь?

— Скоро, — обещает кумир толпы. — Чувствую, что вот — вот полечу.

— А где аппарат возьмешь?

— К — куплю. — Он слегка заикается, его любят и за это, как любят за все.

— А у тебя денег нет!

У него, Одесса знает, и правду в кармане вошь на аркане, блоха на цепи.

— С — сам построю.

Верят — Уточкин всемогущ.

Сергею Исаевичу тридцать два года, он такая же достопримечательность Одессы, как бронзовый. Дюк, он дружен с писателем Куприным и увековечен им, он дружен, а впоследствии воспет в мемуарах знаменитым борцом Ваней Заикиным.

В 1908 году поступают в Петербургский технологический институт Агафонов Александр Александрович и Слюсаренко Владимир Викторович. И ежели о происхождении первого сведений автор не доискался, то о втором известно точно, что семья его данным фактом, вне сомнений, крайне недовольна.

Потомственный военный, сын генерал — майора, командира 8–й Сибирской артиллерийской бригады, племянник генерал — лейтенанта, если уж интересуется точными науками, то мог быть определен, скажем, в Николаевское инженерное училище. Но предпочел мундиру и погонам студенческую тужурку с контрпогончиками. Техноложка же, как известно, один из главных в столице рассадников вольнодумства и смуты.

Отец, генерал, ценит в старшем сыне склонность к технике, надобную артиллеристу. Но он, право, желал бы даже, чтобы Владимир якшался с белоподкладочниками, погуливал и покучивал, а не пропадал в институтских мастерских.

* * *

В строю Пажеского корпуса, привилегированнейшего военного учебного заведения России, стоит Макс фон Лерхе. Ему девятнадцатый год, возможно, он камер — паж какой — нибудь из многочисленных дев высочайшей фамилии. Перед племянником влиятельного думца, члена Центрального комитета Союза 17 октября Г. Г. фон Лерхе открывается блестящая карьера.

Почему службу в одном из лучших гвардейских полков, состоящей из парадов, балов и холостяцких пирушек, променял он на опасную, ненадежную жизнь профессионального авиатора, решительно непонятно. В сущности, Макс Германович мог и из полка быть откомандирован в офицерскую Воздухоплавательную школу, выслуга же, положенная пажам, плюс другая, коей предстоит поощрять в дальнейшем офицеров — летчиков, стремительно вызвездили бы его погоны.

Но нет — всего и памяти о несбывшемся, что белый мальтийский крестик справа на груди — память о корпусе.

Где — нибудь в Геттингене пьет с буршами пиво или отплясывает с пухленькими медхен, или, как повелось меж добропорядочных корпорантов, дуэлирует на палашах в костюме, где защищено все, кроме щек (парочка — другая шрамов — непременное украшение любого уважающего себя выпускника любого университета Германии), польский шляхтич, уроженец Лодзи Георгий (собственно, Ежи — Витольд) Янковский.

* * *

Решает заковыристое уравнение студент — математик Московского университета Борис Масленников — румяный, неунывающий истый москвич, как напишут потом о нем газеты.

* * *

Ширкает напильником в Одессе, в мастерских господина Дробинского, мрачноватый слесарь Николай Костин.

* * *

И совершенно не известно, где и чем занят граф Мишель (или Микеле? Или, как стали писать в дальнейшем, Михаил Фаддеевич) де Кампо — Сципио (или Сципио дель Кампо), возникший в Белостоке поначалу в качестве летуна французского — его «бреве де пило» зарегистрировано в Париже под № 211, принявший, что ли, русское подданство, поскольку лишь обладатели его допускались на старт перелета. Загадкой был он для автора, пока не разрешил ту загадку много помогший в работе над этой книгой историк авиации, конструктор, лауреат Ленинской премии В. И. Лавренец. Впрочем, и он не знает подлинной фамилии, известно лишь, что итальянский графский титул купил отец героя, киевский богач, и его унаследовал сын, окончивший дома реальное училище, а в Лилле — политехнический институт. Лихой авто — и мотогонщик. По национальности своим его считают поляки — изъездив полсвета, приобретя в Скандинавии известность как инженер — теплотехник, дни свои он доживал в Варшаве, безмерно уважаемый как старейшина, дуайен корпуса пилотов польских.

* * *

Но какая бы кровь ни текла в жилах доблестного графа, являла она собою истинно взрывчатую смесь. Много он летал, и весьма легкомысленно, и разбивался бессчетное количество раз, сорви — голова, усы колечками. По сведениям В. И. Лавренца, еще в Киеве, в детстве ухитрялся переправляться на другой берег Днепра, прыгая с одной плывущей льдины на другую…

Вот они все и представлены, «флибустьеры и авантюристы, братья по крови горячей и густой», выражаясь словами поэта — ифлийца Павла Когана, геройски погибшего в Отечественную.

Итак, они вам представлены. Через три года их примутся трепать и швырять безжалостные ветры над Валдайской возвышенностью, шасси их аппаратов будут вязнуть в трясине на том месте под Новгородом, которое устроители почему — то удосужились отвести под аэродром. Не доверяя карте, они станут вглядываться вниз, чтобы увидеть нить железной дороги или шоссе, ведущее в Москву, — единственно надежные ориентиры.

Но сколько до того предстоит еще приключений и злоключений, сколько раз вознесутся они и обманутся в надеждах, лбы разобьют о тупость, косность, бюрократизм!

Автор был бы в корне неправ, не включив в число персонажей этой правдивой повести самых первых и потому самых славных на заре отечественной авиатики пилотов — Михаила Ефимова и Николая Попова.

Впрочем, «первые» звучит слишком общо и расплывчато: это в спорте бывает, что на высшей ступени пьедестала сразу двое, даже трое чемпионов. В истории первый всегда один, идет ли речь о личности или факте.

Советская Военная энциклопедия в статье «Авиация» называет первым Попова, Ефимова — вторым. Разберемся, так ли это.

Михаил Никифорович Ефимов, 1881 года рождения, сын смоленского крестьянина, перебравшегося в поисках счастья в Одессу и нашедшего работу в порту, служил электриком на телеграфе Юго — Западных железных дорог. Биографы утверждают, что в 1908 году он официально считался лучшим мотоциклистом (как тогда говорили, мотористом) России. Следовательно, чемпионом. Это, скажем так, некая лишняя ретушь на симпатичном портрете. Чемпионаты России ни по одному виду спорта не проводились, первый — в 1910 году — состоялся в Москве по лыжам, его выиграл дворник Павел Афанасьевич Бычков. А что борцы — профессионалы объявляли себя чемпионами мира, то их, увешанных бутафорскими медалями на лентах через плечо, надеваемых во время цирковых парадов — алле, числили десятками.