Виктория Балашова - Шекспир Страница 12

— Жена и дети? — Генри в недоумении посмотрел на Уила. — Я и не знал, что они у тебя есть. Как ты умудрился от них сбежать?

— Анна меня в итоге отпустила сама. Но прошло четыре года, и она решила, что я вполне тут устроился. Генри, пойми, я вынужден буду хотя бы первое время пожить с ними. Я обещаю навещать тебя как можно чаще, ставить для тебя новые пьесы и писать стихи. Не сомневайся! — Уильям страдал от невозможности выразить все обуревавшие его чувства.

— Я понимаю, — снисходительно кивнул граф, — возвращайся к своей семье. Ты помнишь, что завтра турнир сонетов? Надеюсь, сможешь прийти. Я на тебя делал ставку.

— Конечно, — заверил его пылко Уильям, — я обязательно приду. И даже напишу что-то новое. Ты можешь на меня рассчитывать.

— Отлично, — хлопнул граф ладонью по столу, — ступай. Увидимся завтра.

Уильям понуро поплелся домой. Вместо грандиозного ужина у графа его ждало скромное застолье с женой и детьми.

— Завтра мы можем сходить в гости к Филду, — предложила Анна за ужином, — ты писал, что у него родился сын. И что дела в типографии идут неплохо.

— Да, он только что напечатал мою новую поэму, — Уильям откашлялся, — но завтра у графа состоится турнир сонетов. Я должен там присутствовать.

— Ты пишешь сонеты? — удивилась Анна.

— Немного пишу. Говорят, получается неплохо.

— Ты бросил театр? Мне сказали, что ты там и не появляешься, — спросила жена как бы, между прочим.

— Ты ходила в театр?

— Да, в день, когда приехала, я пыталась разыскать тебя. Но они сказали, что ты туда редко приходишь, — оправдывалась Анна.

— Я не бросил театр, — начал объяснять Уильям со вздохом, — я пишу пьесы. Но играю в основном для графа и его гостей.

— Что ж, наверное, ты прав, — Анна начала убирать со стола, — у твоего покровителя бывают в гостях красивые дамы? — неожиданно поинтересовалась она.

— Бывают. Но у тебя нет повода для ревности. Для них я — никто. Фаворит графа, актер и сочинитель пьес. Дамы из высшего общества не обращают никакого внимания на подобных людей.

— Тебя это обижает?

— Пожалуй, нет, Анна. Поверь, — Уильям посмотрел на жену, — уехав из Стрэтфорда, я нашел то, что хотел. Я стал играть в театре и писать. Иногда меня даже издает Филд, и мои книги раскупают! Но я не собирался искать себе другую женщину.

Анна подошла к нему и крепко обняла:

— Надеюсь, теперь мы сможем быть вместе.

Уильям поблагодарил жену за ужин и пошел в другую комнату. Он достал исписанные листки бумаги, прочел то, что уже успел написать, и продолжил работу над новой пьесой. Он планировал отдать комедию в новый театр, который открывал отец Джеймса Бербриджа, и старался успеть дописать ее как можно скорее.

Что женская любовь, что преданность слепая? Они мужчине преграждают путь. Не видеть глаз, наполненных печалью, не слышать слов, что нежности полны, не чувствовать руки ласкающей движенья, и алых губ не пробовать, увы. На всем поставить крест, похоронить, оставить в прошлом. Пусть плачет Анна верная моя.

По дороге на турнир графа Уильям заскочил к Филду.

— Ричард, ко мне приехала жена, — сообщил он с порога.

— Конец разгульной жизни, — расхохотался Филд, — вспомнишь, как это бывает, жить с женой и детьми.

— Уже вспомнил. Мы можем зайти как-нибудь к вам в гости? Анна хочет познакомиться с твоей женой. Я подумал, что это может быть неплохой идеей. Она в Лондоне ведь никого не знает. Лишний раз боится на улицу выйти.

— Приходите. Наша жизнь — это тебе не приемы у графа, Уил. Мы будем рады вас видеть у себя. Ты-то теперь у нас не частый гость, — с укоризной сказал Ричард.

— Прости и постарайся не обижаться. У меня много работы. И этим нужно пользоваться. Расположение графа сегодня есть, а завтра нет. Ладно, Ричард, я побегу. Вот и сегодня — турнир поэтов. И я не могу не участвовать.

— Беги, беги, — Филд похлопал друга по спине, — и приходите с Анной. Будем ждать.

Турнир у графа закончился далеко за полночь. Уильям выступил достойно, вырвав победу у своего старого соперника Роберта Грина. Когда гости разошлись, граф велел подать им с Уильямом вина.

— За тебя, мой друг, — провозгласил он тост, — равных тебе нет. Англия получила нового великого поэта.

Уильям отпил вина и вспомнил о том, что дома теперь его ждет Анна. Он обещал ей вернуться домой после ужина у графа.

— Генри, прости, но мне придется сейчас уйти. Меня ждет жена.

— Обычно ты оставался в замке, — проговорил сквозь зубы граф, — времена меняются, не так ли? Только в лучшую ли для тебя сторону, вот в чем вопрос.

— Генри, я приду завтра. Если хочешь, — предложил Уил.

— Приходи, пожалуй. Но я бы не хотел, чтобы ты куда-либо торопился. Либо не приходи вовсе.

— Конечно. Во сколько мне быть у тебя? — с готовностью спросил Уильям.

— К обеду. Как обычно в двенадцать. И не опаздывай. Даже если тебя будут задерживать дома три жены, — Генри рассмеялся собственной шутке, но смех его был неискренним.

Уильям вышел на темную улицу. Обычно граф давал ему свою карету, но в этот раз Уильяму предстояло проделать долгий путь пешком. Он шел, и тревога не покидала его. Что-то подсказывало: дружбе с графом вскоре настанет конец. И дело будет совсем не в Анне. Перед его взором снова всплыло лицо прекрасной незнакомки с портрета. Граф не терял надежды познакомиться с ней. А Уильям продолжал ей посвящать свои сонеты.

Прийти к графу на обед Уильяму было не суждено — в Лондон пришла чума.

На самом деле все началось гораздо раньше. Но люди склонны не замечать дурных предзнаменований, пока эти самые предзнаменования не превращаются в реальные факты, с настырностью лезущие в каждую щель. Вот так и чума потихоньку забирала жизнь за жизнью и, лишь когда пробралась практически во все дома, люди забили тревогу.

Район, в котором поселился Уильям с семьей, был перенаселенным. Рядом — ворота в город, мост через Темзу, неподалеку проводились многочисленные ярмарки, стрельбища, народные гулянья в праздники и выходные дни. Вокруг рассыпались таверны и постоялые дворы. Чуть дальше за чертой города располагалась большая часть театров. Порой, чтобы пройти к дому, Уильяму приходилось продираться через плотную толпу народа, снующего туда-сюда по делу и без.

Когда в город приходила чума, то судили о величине опасности по тому, работают театры или нет. Если театры были по-прежнему открыты, народ вздыхал спокойно. Власти заставляли прекращать представления, когда количество смертей переваливало за пятьдесят. До июня 1592 года Лондон продолжал жить прежней жизнью, не обращая внимания на то, что болезнь постепенно накрывает город.