Борис Соколов - Мата Хари. Авантюристка или шпионка? Страница 12

К романтике, которая Мате Хари, конечно, была присуща, как и почти любой актрисе, следует прибавить еще изрядную дозу авантюризма, которая, очевидно, и стала одной из причин гибели нашей героини. Кстати, сам Алданов был вполне убежден, что Мата Хари была настоящей шпионкой, вполне удовлетворившись официальной французской версией: «Делались попытки доказать, что расстреляли ее без всякой вины, – попытки весьма неудачные: едва ли можно сомневаться в том, что Мата Хари была шпионкой. Она даже была, если можно так выразиться, шпионкой в чистом виде». Впрочем, непосредственно с материалами следствия и суда он знаком не был, как и подавляющее большинство писавших о Мате Хари. Алданов, впрочем, оговорился: «Обстоятельства, при которых Мата Хари стала шпионкой, известны только германской разведке. Мы здесь вступаем в область догадок».

Но вот как раз германской разведке о Мате Хари сказать было нечего. Германские офицеры в послевоенных мемуарах лишь пересказывали те факты, которые были оглашены на суде. Никакой конкретной информации, которая поступила от Маты Хари и могла бы оказаться полезной германскому командованию, они при всем желании назвать не могли.

Когда она время от времени возвращалась из Эвра в Париж, во всех газетах и журналах появлялись ее фотографии на скачках и иных светских мероприятиях. В дальнейшем она переехала в маленький, но очень привлекательный дом в пригороде Нейи-сюр-Сен, Рю Виндзор, 11. Феликс Ксавье Руссо обставил этот дом, но за дорогую мебель не заплатил, поскольку, очевидно, уже начал потихоньку разоряться. Соответствующий чек он отправил жене, но она тоже не стала оплачивать мебель для любовницы мужа. Когда Мата Хари жила в доме, сад был площадью в 560 квадратных метров. Так как других домов вокруг не было, он был достаточно велик, чтобы Мата Хари могла развлекать там танцами гостей, и она нередко танцевала обнаженной.

Габриэль Астрюк устроил для нее выступление в миланском театре «Ла Скала». Это был пик ее карьеры. Импресарио постарался сделать так, чтобы она выступала вместе с Русским балетом, первое выступление которого в Монте-Карло состоялось благодаря Габриэлю Астрюку и Раулю Гюнсбургу. Художник Леон Бакст, занимавшийся сценическим оформлением выступления труппы, получил предложение создать специальные костюмы для выступлений Маты Хари в Милане. Но из-за финансовых трудностей Руссо материальное положение Маты Хари ухудшилось, и она написала Астрюку: «Нам Бакст не нужен».

Она также сообщила, что до отъезда в Милан закажет еще несколько своих фотографий в образе Венеры. Эту партию она должна была танцевать в «Ла Скала». Имея на руках контракт с самым большим оперным театром в мире, она считала, что и на других престижных площадках ей не будет отказа.

Миланский оперный театр «Ла Скала» пригласил ее на зимний сезон 1911/12 года, а затем и на летний сезон. Мата Хари танцевала в «Ла Скала» в двух балетах, что было заветной мечтой балерин того времени. Она познакомилась с Преображенской, которую в письме к Астрюку называла самой выдающейся балериной того времени, и упомянула, что та дала ей «несколько очень полезных советов». На открытии сезона она танцевала свой ставший уже знаменитым танец «Принцесса и волшебный цветок» – в пятом акте оперы немецкого композитора Глюка «Армид», написанной в 1777 году. В новом балете, на музыку Маренко, она 4 января 1912 года была Венерой. И опять большой успех, аншлаги и благожелательные отзывы критики.

Оркестром на первом спектакле сезона дирижировал выдающийся дирижер Туллио Серафин. В 1963 году он вспоминал, что Мата Хари была «восхитительным созданием. Очень культурная, с природными задатками к искусству. Производила впечатление просто природной аристократки. Но, кроме того, она была серьезной актрисой и личностью». Миланские газеты были потрясены ее выступлением. «Коррьере делла Сера» посчитала ее танцы несколько медленными, но похвалила ее «выразительные движения» и назвала Мата Хари «мастером танцевального искусства, с изобретательным даром мимики, творческой фантазией и необычайной силой выразительности».

Мата Хари писала Астрюку: «Все газеты единодушно сообщают, что я идеальная Венера… Я танцевала Венеру со своими собственными волосами, то есть темными. Они сначала были удивлены, но я научила их, что Венера – это абстрактная фигура, то есть воплощение красоты. Таким образом, у нее могут быть и коричневые, и рыжие, и светлые волосы. Они согласились».

Еще до поездки в Италию начались переговоры о поступлении Маты Хари в труппу Русского балета Сергея Дягилева. Параллельно Астрюк вел переговоры и о возможных выступлениях в Берлине. Но здесь Мата Хари была настроена скептически и писала импресарио: «Что касается Берлина, то я полностью готова исполнять там один из моих классических танцев. Но я не думаю, что смогу получить там сценическое оформление с роскошными цветами и лунным светом, без которых мой танец невозможен».

Танцовщице были очень нужны деньги. 8 февраля 1912 года она в очередной раз писала Астрюку, и ее письмо было настоящим криком души: «Может быть, вы знаете кого-то, кто заинтересован в протекции людям искусства? Я имею в виду капиталиста, который мог бы сделать такую инвестицию. Мое положение сейчас достаточно тяжелое. Мне срочно нужны тридцать тысяч франков, чтобы выпутаться из этой ситуации и вернуть душевное спокойствие, которое так нужно для моего искусства. Было бы очень жаль, если бы мне пришлось закончить свое будущее раньше срока. Как гарантию для займа я предлагаю все, что есть в моем доме, включая лошадей и карету».

Она обещала вернуть кредит за два-три года за счет гонораров за выступления. Возможный контракт предусматривал бы предварительное удержание комиссионных посредника от всех возмещаемых сумм кредита. До сих пор не известно, нашел ли Астрюк мецената для Маты Хари. Тем не менее в ее конюшне на вилле в Нейи-сюр-Сен содержались чистокровные жеребцы, стоившие немалых денег.

Переговоры с Дягилевым дошли до такой стадии, что Мате Хари надо было ехать в Монте-Карло. В марте 1912 года она встретилась там с Дягилевым, Фокиным и Нижинским. Но дело обернулось не так, как она предполагала. Мата Хари думала, что Дягилев сразу подпишет с ней контракт. Ее танец и ее манера исполнения могли быть очень привлекательны в рамках определенных опер и балетов, которые предоставляли подходящий фон ее очень специфическому танцу. Но у Русского балета для нее подходили лишь «Шахерезада» и «Клеопатра». Дягилев захотел сначала посмотреть ее танец, а затем его оценить. Но с таким требованием к Мате Хари никогда прежде не обращались. Она ведь была признанной актрисой. Кому пришло в голову ставить под сомнение ее способности? В письме Габриэлю Астрюку она сообщила, что Дягилев потребовал от нее сначала работать, а лишь потом, возможно, подпишет с ней контракт. Для нее это было равносильно тому, как если бы Дягилев захотел от нее, чтобы она «просто ни с того ни с сего приехала в Монте-Карло».