Вячеслав Веселов - Угол опережения Страница 12

Настал сенокос. Иван надел сапоги и, как велела мать, целый день ходил по отаве. Вечером он осмотрел подошвы: они блестели, точно полированные. С появлением царапин и разрезов на подошве сапоги водворялись на стену — до следующего покоса. Крестьянская мудрость, рожденная бедностью и горьким опытом, не забылась: паровозные бандажи должны служить тройной срок, как и сапоги с отполированной подошвой.

Основная причина износа бандажей — проскальзывание и буксование колес. Единственной мерой борьбы с этим считали своевременную подачу песка. Песок — действительно надежное средство в борьбе с буксованием, но излишняя его подача под колеса заметно увеличивает износ бандажей. Песок сбивает отполированную поверхность бандажей, металл срабатывается, образуется прокат. После семи миллиметров проката паровоз должен идти в подъемочный ремонт. Каждый сохраненный миллиметр — лишняя тысяча километров пробега.

Блинов много читает, знакомится с теорией сопротивления материалов, консультируется с инженерами и, наконец, после расчетов и проб находит свой способ подачи песка под бандажи. Песочница отрегулирована им таким образом, что под передние колеса подается 10 частей песка, под вторые — 7,5, под третьи (ведущие) — вовсе не подается, и, наконец, под четвертые — 5 частей. Ведущая ось получала переработанный песок, состав не запесочивался, расход песка уменьшался, бандаж ведущей оси предохранялся от быстрого износа.

Новые требования выводили уже опытного машиниста из круга привычек и хорошо освоенных приемов, заставляли думать, искать свои решения для старых задач.

— Ну, это обычное дело. Есть работа, вот и думаешь, как бы ее получше сработать. До чего-то своим умом дойдешь, что-то позаимствуешь у других. Не в этом суть. Главное — подход к работе… У меня несколько десятков рацпредложений, но, кажется, ни одним я так не гордился, как первым своим «изобретением». В юности пришлось поработать грузчиком на товарном дворе. Особенно много маяты было с сахаром. Потаскаешь день мешки, а потом всю ночь не можешь глаз сомкнуть: пальцы горят. Они, эти мешки сахарные, всегда были плотно набиты, точно литые были, свинцовые, мешковина грубая. Сочинил крючки для подхвата, чтобы пальцы сберечь. Получилось. Страшно, помню, гордился, когда меня хвалили старые грузчики…

А о бандажах этих я и после продолжал думать. Взял как-то старую тормозную колодку американского типа. На рабочей стороне ее увидел стальные пластинки в виде треугольника. Они были расположены основаниями у продольных краев колодки и предназначались, судя по всему, для уменьшения глубины проката бандажей. Я решил применить этот способ на своем паровозе. Взял старые колодки и по бокам их наплавил шесть кубиков высотой 35 миллиметров. Между кубиками вложил квадратные кусочки стали из старых слесарных пил и затем обварил их электросваркой. Таким образом, старые колодки были вновь использованы и получилась новая конструкция колодок с продольными выемками посредине и твердыми краями. Поездки показали преимущества такого типа колодок: по кругам катания колес эти колодки не прикасались к бандажам, зато очень хорошо снимали ненужный металл по краям бандажей.

Я хорошо представляю Блинова над этой старой колодкой — серьезного, сосредоточенного… Он и другие машинисты не многого бы достигли, если только тешили свое самолюбие властью над машиной. Как платоновские герои, они любили всякую малость в знакомом механизме, в своем труде.

В музее локомотивного депо есть макет «журавля». Такие приспособления, похожие на «журавли» деревенских колодцев, раньше стояли на складах топлива и служили для подачи угля в тендер паровоза. В смене работало шесть-семь угольщиков. Перекладина с крюком, две десятипудовые бадьи, лопаты — вот и весь инвентарь. Макет этого не бог весть какого замечательного приспособления был сделан с удивительной любовью, даже с нежностью — все эти дужечки, крючки, обручи на миниатюрных бадьях… Я присмотрелся к табличке. Там стояло: «Макет сделан И. П. Блиновым».

Блинов — герой будней, а не каких-то ослепительных взлетов и звездных часов. Его жизнь прошла у всех на глазах, на скромных, совсем не героических подмостках: в будке локомотива, в ремонтных цехах, в классах, где висят схемы и таблицы. Об этом сразу задумаешься, потому что слово «герой» привычно вызывает в памяти слово «подвиг» и другие высокие слова. Мы справедливо пользуемся ими с осторожностью. В самом деле, ведь подвиг — это нечто редкое, это действие, в котором человек открывается весь, во всей полноте физических и душевных сил.

Но есть еще тихий героизм повседневности, нелегкое испытание буднями. Блинов выдержал это испытание. Жизнь его с отрочества — это постоянное преодоление, преодоление обстоятельств и своих возможностей: безразлично, будем ли мы говорить о его раннем бригадирстве, овладении грамотой или вождении тяжеловесов.

На это можно взглянуть иначе: характер, воля, дар. Дескать, чем тут восторгаться? Но главное-то в том, что Блинов  с е б я  преодолел, свои сомнения и слабости. Он опережал, обгонял собственную жизнь, оставлял завоеванное и шел дальше, хотя, казалось часто, никаких внешних побудительных причин для этого не было. И самые жесткие требования он предъявлял себе.

Выработать все заложенное в нас, изведать собственную природу сполна — нравственный долг человека. Преодоление — действие морального свойства, ибо позволяет человеку выразить себя со всей возможной полнотой. Человек, ни разу не пытавшийся выйти за пределы своих возможностей, как бы и не жил вовсе, потому что даже не прикоснулся к себе… Верно было замечено: немногие умы гибнут от износа, по большей части они ржавеют от неупотребления.

Есть такая мудрость: брать задачи по силам. Но кто знает, каковы они, эти силы? Пока не взялся за дело, не знаешь себя. Тяжелая ноша на плечах как раз и заставляет сделать тот, казавшийся поначалу невозможным, шаг. Груз ответственности высвобождает дремлющие силы.

Лев Толстой говорил молодому Николаю Рериху:

«Надо всегда править выше того места, куда вам нужно, иначе снесет. Так и в области нравственных требований надо рулить всегда выше — жизнь все снесет».

Эти слова заставляют вспомнить «угол опережения», про который писал Андрей Платонов и которым всегда мерил свою жизнь Блинов.

10

Он вел состав с отважной уверенностью великого мастера, с сосредоточенностью вдохновенного артиста, вобравшего весь внешний мир в свое внутреннее переживание и потому властвующего над ним.