Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10 Страница 12

Захотели продолжить игрой. Генерал таллировал в маленький банк фараон. Было две или три другие дамы и офицеры, и играли очень по-малой. Он предложил мне карту, и я, поблагодарив, отказался, сказав, что я никогда не играю, когда путешествую.

В конце тальи генерал сказал мне, что знает, почему я не играю, и достал из своего портфеля билеты английского банка.

— Это, — сказал он, — те билеты, что вы дали мне в уплату шесть месяцев назад в Лондоне. Возьмите реванш. Здесь 400 фунтов стерлингов.

— У меня нет желания, — говорю я ему, — столько проигрывать. Я проиграю только пятьдесят гиней, и в бумагах тоже, только чтобы вас развлечь.

Говоря так, я достаю из своего кошелька, где у меня 200 дукатов золотом, обменное письмо, которое графиня де Рюмэн отправила мне.

Он продолжает таллировать, и на третьей талье я оказываюсь в выигрыше на пятьдесят гиней, которые он мне платит английскими бумагами, когда я говорю, что достаточно. В этот момент объявляют, что ужин подан, и мы садимся за стол. Редегонда, которая очень хорошо научилась говорить по-французски, развлекала всю компанию. Она направлялась на службу к герцогу Брюнсвика второй музыкальной виртуозкой, ангажированной Николини, и приехала из Брюсселя. Она сожалела, что предприняла это путешествие в почтовых каретах, в которых ей было очень неудобно, до того, что она была уверена, что прибудет в Брюнсвик совершенно больной.

— Вот шевалье де Сейнгальт, — сказал ей генерал, который совсем один, и у которого превосходная коляска. Езжайте вместе с ним.

Редегонда улыбается. Ее мать спрашивает, сколько мест в моей коляске, и генерал отвечает за меня, что она на двоих. Мать говорит, что это невозможно, потому что она не отпустит свою дочь одну ни с кем. На этот ответ раздается всеобщий взрыв смеха, включая и Редегонду, которая, отсмеявшись, говорит, что ее мама все время боится, что ее кто-нибудь убьет.

Переходят к другим темам и очень весело остаются за столом до часу. Редегонда, не заставляя себя долго упрашивать, садится за клавесин и поет арию, которая доставляет удовольствие всей компании.

Когда я собрался уходить, генерал пригласил меня позавтракать, сказав, что почтовая карета уходит только в полдень, и что я обязан это сделать из вежливости по отношению к своей соотечественнице, и она присоединяется, упрекая меня некоторыми подробностями Флоренции и Турина, где мне не в чем было ее упрекнуть; но я, тем не менее, возвращаюсь домой спать, так как в этом нуждаюсь. Назавтра в девять часов я прощаюсь с доктором и всем его семейством и иду пешком к генералу, чтобы там позавтракать, оставив распоряжение, чтобы, как только лошади будут запряжены, коляска стояла готовая у его дверей, потому что я решительно хотел ехать сразу после завтрака. Полчаса спустя приходит Редегонда со своей матерью, и я удивлен, видя ее с братом, который служил мне во Флоренции в качестве местного слуги.

После завтрака, который получился очень веселым, моя коляска уже была там, готовая, я раскланялся с генералом и со всей компанией, которая вышла из залы, чтобы увидеть мой отъезд. Редегонда, спросив у меня, удобна ли моя коляска, поднимается в нее, и очень просто я туда поднимаюсь тоже, не имея заранее никакой мысли, но я немало удивлен, когда, едва поднявшись в коляску, вижу, как почтальон с места ударяется в резвую рысь. Я собираюсь крикнуть ему, чтобы остановился, но, видя, что Редегонда смеется во все горло, оставляю его скакать, намереваясь, однако, приказать ему остановиться, когда Редегонда, отсмеявшись, скажет, что достаточно. Но не тут то было. Мы проехали с полмили, когда она начала говорить.

— Я так засмеялась, — говорит она, — понимая, какую интерпретацию даст моя мать этой забавной истории, как бы упавшей с неба, потому что я подумала сесть в коляску лишь только на мгновенье; затем я смеялась над почтальоном, который, разумеется, не должен был меня умыкать по вашему приказу.

— Разумеется, нет.

— Моя мать, между тем, верит в обратное. Не правда ли, это забавно?

— Очень забавно; но мне нравится эта авантюра. Моя дорогая Редегонда, я отвезу вас в Брюнсвик, и вам будет здесь лучше, чем в почтовой карете.

— Ох! Это значило бы зайти в шалости слишком далеко. Мы остановимся на первой станции и подождем там карету.

— Как прикажете; но я! По правде, это не доставляет мне удовольствия.

— Как! У вас хватит духу оставить меня на станции одну?

— Никогда, моя очаровательная Редегонда. Вы знаете, что я всегда вас люблю. Я готов отвезти вас в Брюнсвик, повторяю вам это.

— Если вы меня любите, вы подождете и передадите прямо в руки матери, которая сейчас в отчаянии.

— Дорогая подруга, не надейтесь на это.

Юная сумасшедшая снова начинает смеяться, и пока она смеется, я составляю и совершенствую забавный план везти ее с собой в Брюнсвик.

Мы прибываем на станцию; там нет лошадей; я делаю почтальона услужливым, и после легкого освежения мы направляемся к следующей почте, уже в сумерках, по плохой дороге. Я заказываю лошадей, оставляя Редегонде говорить все, что она хочет. Я знаю, что карета прибудет сюда к полуночи, и что тогда мать вернет себе свою дочь. Я не хочу в этом участвовать. Я еду всю ночь и останавливаюсь в Липстадте, где, несмотря на поздний час, заказываю поесть. Редегонда нуждается во сне, так же как и я, но должна согласиться, когда я ласково говорю ей, что мы поспим в Миндене. Впрочем, я вижу ее улыбку, потому что она прекрасно знает, чего ей ждать. Мы там ужинаем и проводим пять часов в одной постели. Она заставляет себя просить лишь для проформы. Если бы при ней не было ее благородной матери, когда я познакомился с ней во Флоренции у Палези, я не связался бы тогда с Кортичелли, которая причинила мне множество неприятностей. После слишком короткого отдыха в Миндене я остановился вечером в Ганновере, где в превосходной таверне мы получили отличную еду. Я встретил там того же сомелье, что был в Цюрихе, когда я угощал дам из Золотурна. Мисс Шеделиг обедала здесь с герцогом Кингстонским, затем уехала в Берлин. Он приготовил им крюшон из десяти лимонов со льдом, который они лишь слегка попробовали; мы этим воспользовались, затем мы легли спать в раскладной кровати по-французски.

На завтра нас разбудил шум прибывшей почтовой кареты. Вот Редегонда, которая не хотела, чтобы ее мать застала ее в постели, и вот я, — вызываю сомелье, чтобы сказать, чтобы он не водил в нашу комнату такую-то женщину, которая, выйдя из кареты, попросит отвести ее куда-нибудь, — но слишком поздно. В тот момент, когда я отворяю дверь, — мать тут как тут, входит со своим сыном, и мы двое в рубашках. Я говорю ее сыну подождать снаружи и закрываю дверь. Эта мать принимается ругаться и жаловаться, что мы ее обманули, и начинает мне грозить, если я не верну ей ее дочь. Ее дочь, рассказав ей подробно всю историю, заставляет ее согласиться, что единственно случай заставил ее уехать вместе со мной. Мать, наконец, сама хочет ей поверить.