Георгий Косарев - Сердце прощает Страница 12

- Тоже мне герой!.. Ты-то не боишься смерти? - сказал Цыганюк.

- Почему не боюсь? Я тоже хочу жить. Только от этой старушки, брат, все равно никуда не денешься!

- Будет каркать-то! - Цыганюк суеверно сплюнул в сторону. - Любишь ты болтать, Горбунов.

- Не болтать, а пофилософствовать малость действительно люблю.

- Неужель - философ?

- А что ж здесь такого. Родись я, скажем, лет на десять позже, я бы, может, после этой войны еще немного поучился и стал бы Гегелем в квадрате.

- Кем, кем?

- Гегелем. Был такой небольшого росточка худосочный человек, а мыслитель гигантский. Он, брат, все мог объяснить и не как-нибудь, а научно, диалектически. И войну считал даже закономерной, правда, немецко-прусскую, захватническую.

Горбунов поправил лямки вещмешка и, повернувшись лицом к Цыганюку, спросил:

- Вот, кстати, ты читал историю Древнего Рима?

- Нет.

- А историю Византии?

- Что-то не помню.

- Наверно, и историю Киевской Руси не читал! - сокрушенно произнес Горбунов.

- Пошел ты от меня к черту со своей историей! - разозлился Цыганюк.

- Ну, нет, это, брат, совсем плохо, - стоял на своем Горбунов. Получается, вроде ты и на свете не жил. Почитай, советую. И будет тебе казаться, что ты перешагнул через целые столетия. Тогда и собственная жизнь будет тобой по-особому восприниматься.

- Эка куда хватил! - хрипло рассмеялся кто-то из бойцов.

А Горбунов строгим тоном продолжал:

- Мир строго закономерен, говорил Гегель. Фейербах дополнил его: "Не только закономерен, но и материален". Вот и получается, что каждое явление в мире с точки зрения исторического процесса является определенной закономерностью.

- Ничего я из твоей философии не понял, - пробурчал Цыганюк. - И вообще, Горбунов, брешешь ты все, сочиняешь, непонятно для чего.

- Да ты, видать, и вправду даже историей никогда не интересовался, с удивлением сказал Горбунов.

- Нам не до истории. У батьки было пятнадцать десятин земли, так ее требовалось обрабатывать. А забрось землю - она и зачахнет, как дитя без присмотра. Это до тебя доходит?

- Уткнулся, значит, носом в землю... - сказал Горбунов.

- А ты, философ, поосторожнее насчет земли. Хлеб-то на чем растет, знаешь? - с сердцем отпарировал Цыганюк.

- Земля, конечно, землей, но без политики, без истории тоже нельзя. По законам философии материя вечна, но каждое отдельное явление имеет причину, начало и конец... Я к чему все это? Надо же представить себе, чем кончится эта заваруха? Когда? Что будет дальше? - Горбунов обернулся к Цыганюку лицом. - Вот Гитлер сейчас свирепствует, а надолго ли он завелся, а? Я тебя спрашиваю?..

- Да откуда же я знаю? - подавленный напором "философа" уже помягче ответил Цыганюк.

- А это очень важно понять. Тогда и воевать будет не так страшно и умереть, коль придется, тоже, - заключил Горбунов.

- Воевать - пожалуйста, умирать - не обязательно, - подвел черту и Цыганюк.

- Конечно, не обязательно, - вступил в разговор Игнат. - Жулик, который лезет в чужой дом, и сам рискует головой. Так вот свернуть ему надо шею, фашисту, я имею в виду, чтобы не зарился на чужое добро... А свою голову по возможности не подставлять, я так понимаю.

- Это правильно, - подхватил Косолапый.

- Все одно, не хочу умирать, - вновь кисло произнес Цыганюк.

- Да ты, видно, думаешь, все мы так и рвемся туда? - Горбунов указал рукой на землю.

- У каждого своя судьба, - сказал Цыганюк.

- Судьба? - возразил Горбунов. - Когда я родился, разве мой отец или мать могли подумать, что моя судьба будет в какой-то степени зависеть от сумасшедшего Гитлера? Да и он-то, Гитлер, был тогда вроде безумного бродяги. Кто о нем тогда что-либо знал? А вот вскочил, как гнойный нарыв на теле немецкого народа, ну и дает о себе знать. И при чем же тут твоя или моя судьба?.. Вот если говорить насчет долга перед Родиной, так это другое дело. Когда чужеземные захватчики хотят уничтожить Родину, наших близких, меня и тебя, то здесь мы обязаны постоять и за свою страну, и за себя, а если потребуется - не поступиться и своей жизнью.

Боец Косолапый вдруг с воодушевлением закивал головой.

- Правильно! - сказал он. - Это очень правильно, я согласен.

- А я ничего не знаю, - промямлил Цыганюк.

- И опять ничего не знаешь, а вернее, не хочешь знать, - сказал Горбунов и отошел от него.

Растянувшись по лесу, взвод шел гусиной цепочкой. Младший лейтенант Лавров, следуя во главе отряда, часто поглядывал на компас, останавливался, прислушивался. Рассвет все больше пробивался в чащу. Война, казалось, отступила далеко назад.

В четыре часа утра вновь загрохотала артиллерийская канонада. Послышались частые разрывы снарядов и мин. Лавров догадался, что немец бьет по оставленным ими пустым траншеям, и усмехнулся. Неожиданно слева по направлению движения взвода раздался знакомый натужный рев немецких танковых моторов. Лавров дал команду остановиться.

- Где же полк, товарищ командир? Идем больше двух часов, - сказал кто-то.

Лавров поднес раскрытый планшет близко к глазам, с трудом различил пунктирную стрелку на карте, потом внимательно посмотрел по сторонам, глянул на компас.

- Полк должен быть где-то близко. Если даже, допустим, отход продолжался около трех часов, - мы вот-вот должны выйти к своим позициям... Осталось километра полтора-два до границы этого лесного массива, потом будет поле, а за ним - наши.

- А немцы не упредят нас? - вроде рокочут их танки да и пушки бьют в той стороне, куда идем.

- Поживем - увидим... Шагом марш! - скомандовал Лавров.

Через полчаса взвод вышел на северо-восточную опушку леса. Уже совсем рассвело. Накрапывал мелкий дождик. Гул танковых моторов и грохот артиллерийского огня здесь слышался еще отчетливее. Из-за туманной мороси невозможно было разглядеть, что творилось на другом конце вытоптанного, пересеченного неглубокими овражками поля, но то, что совсем где-то близко завязывался большой бой, было несомненно.

Пока Лавров размышлял, как ему вести своих людей дальше, один из бойцов вскарабкался по ветвям на вершину молодого дуба и крикнул сверху:

- Товарищ младший лейтенант, вижу немецкие танки... севернее, в конце поля, за перелесьем... Вижу горящий танк!

Лавров стал смотреть в бинокль. Он тоже увидел красно-черный, горящий язык пламени и темную рокочущую в дождевой мороси цепь танков, развернутых в боевой строй, а мысли тем временем все тверже принуждали: "Надо продвигаться через поле строго на восток, пока бой не охватил и этого участка обороны".

- Взвод, за мной! - приказал он и побежал к зеленеющей впереди балке. "Лучше бы сперва разведку выслать", - мелькнуло у него в голове, но менять что-либо было уже поздно. Он с размаху прыгнул в кусты орешника и остановился как вкопанный. Сразу за оврагом простиралась низина, вся перепаханная снарядами и минами. Очевидно, тут недавно отгремел бой, может быть, даже при участии его, Лаврова, полка. Он оглянулся, чтобы проверить, все ли бойцы успели перебежать к оврагу, и в этот момент один из отделенных сипло прокричал: