Павел Яковенко - Первомайский Страница 12

Гарри пытался утащить сразу два ящика, но даже у него это не получалось. Он подтащил один из них к "Уралу" и спрятал за колесом. Поднял другой, и помчался к своему орудию. Пока он бегал, наблюдательный рядовой Калиев углядел схрон и немедленно отправился за добычей. Но Гарри был не прост: он уже успел повернуть назад. Издав свирепый рык, татарин кинулся на защиту имущества. И, наверное, убил бы Калиева, если бы тот не оглянулся назад, сразу понял, в чём собственно дело, и не скрылся в неизвестном направлении. Гарри, довольно урча, потащил ящик к своему "логову". На Витином лице появилось озабоченное выражение: он вспомнил про поручение Зарифуллина.

Стало темно. Командир батареи собрал офицеров и контрактников для распределения часов дежурства на позиции. Без обсуждения согласились и разошлись. Поддубному досталась первая смена. Он неторопливо побрел к своему расчету. Подойдя, обнаружил, что костёр из ящика уже весело потрескивает, бойцы, словно индейцы, сидят вокруг на касках, вбив их в землю пятыми точками, курят "трофейный" "Космос" и жуют ужин, который уже, оказывается, успел приготовить начальник ПХД дивизиона прапорщик Ахмед.

Это был прапорщик в очках. Офицеры в очках попадались сплошь и рядом, а вот прапорщика с такой особенностью Витя знал только одного. Как и у всех обычных людей, человек в очках вызывал у него больше доверия, (они не вызывают чувства угрозы), и к Ахмеду он относился заметно лучше, чем ко всем остальным.

-- Товарищ лейтенант, мы и вам оставили, - улыбаясь, сказал Волков.

Поддубный улыбнулся в ответ, достал из нагрудного кармана бушлата ложку и без церемоний принялся хлебать гречневую кашу. Как же она была вкусна с голодухи! Витя мысленно послал благодарность Ахмеду и, отложив ложку, поинтересовался обстановкой. Слева от орудия за время Витиного отсутствия появились танк и "Шилка". Поддубный прилег к костру, прямо на землю - очень уж хотелось вытянуть ноги с нывшими коленками - и даже заснул. Проснулся он от двух противоположных ощущений сразу: жгло ноги, и замерзла до боли спина. Лейтенант посмотрел на часы, - смена заканчивалась. "Пора в машину", подумал Витя и двинулся наугад к асфальту, так как заранее запомнил, что вся техника была поставлена недалеко от дороги.

Витя в одиночестве шел по асфальту, уже успевшему превратиться в грязное месиво, когда увидел встречную машину, ослепившую его фарами, которая остановилась, вне всякого сомнения, поджидая именно его.

Он ещё не успел поравняться с машиной, как оттуда высунулась небритая усталая голова и произнесла:

-- Эй, брателла, где здесь противотанковый взвод из 205-й?

Витя до этого слышал, что где-то слева от них есть какая-то чужая часть, но какая именно, понятия не имел: здесь уже давно царила мешанина из частей; ничего не поймёшь, не разберёшь толком. Взвесив все эти обстоятельства, Поддубный прямо и сказал.

-- Короче, не знаешь, - недовольно подытожил неизвестный из машины.

Автомобиль взревел, и рванул вперёд. "Куда она поехала?" - слегка удивился Витя. - "Впереди ведь только сам Первомайский!". Но у него своих проблем хватало, и он, честно говоря, тут же об этом забыл. Ему пришлось долго искать свою машину: он то шёл вперёд, то возвращался назад, пытаясь узнать её облик, (как узнал он её у омоновского поста чуть более суток тому назад), но что-то разладилось в его интуиции. Поддубный сунулся наугад и не угадал: в машине спал Зарифуллин. Витя извинился, и командир батареи быстро закрыл дверцу. А вот следующая машина была той, что нужно. Разбуженный Логман побурчал, но освободил место, и отчаянно зевая, поплёлся в сторону, указанную ему Поддубным, благо, что маяком мог служить костерок, до сих пор горевший у сержанта Волкова.

Всю ночь до утра Витя метался между кабиной и кузовом: в кузове он долго не выдерживал от мороза - примерзал к скамейке, на которой спал, а в кабине ломило колени. "Господи! Когда же это закончится?" - молился Поддубный, чуть не плача от отчаяния и злости. Он даже с облегчением встретил рассвет нового трудового дня: потеплело, посветлело, можно было пойти к расчёту на позицию - на людях было веселее.

Следующие несколько дней были однообразны и неинтересны. Пока власти Дагестана и России пытались мирно договориться с Радуевым, войска маялись от бытовой неустроенности и скуки.

Волков с расчётом выкопал яму в земле, огородил её по периметру плащ-палатками, а в центре разводил костёр. Сиденьями служили снарядные ящики, и Витя добрую часть ночи проводил на них вместе с бойцами; здесь было тепло и оживленно.

Витя умел поговорить, выслушать, легко завязывал разговор, поддерживал его, и время всё-таки проходило не так утомительно. Благодаря полевой кухне горячая каша и чай появлялись теперь три раза в день. А вот омоновцы перестали угощать Серого, сколько он не юродствовал перед ними, а потом, когда они пообещали оторвать ему ноги, вообще старался поменьше попадаться им на глаза, поэтому запас импортных продуктов моментально иссяк.

Воду таскали из соседнего канала через дорогу, невзирая ни на какую опасность заразиться - пить хотелось ужасно. А вот вода эта оказалась на удивление вкусной, и Волков чуть ли не ежечасно гонял Шиганкова, Лисицына и Коломейчука с котелками на канал.

Костёр требовал постоянной подпитки топливом, и потому количество снарядных ящиков катастрофически таяло. Снаряды перекладывались в другие ящики, пока не остался один (!) ящик на все снаряды. В этот момент лейтенант понял, что если боя не будет, снаряды они отвезти просто не смогут, поэтому что бы там не решали политики, а стрельба должна быть всё равно. У них своя правда, а у нас своя. Да и бойцы горели желанием: когда ещё пострелять придётся? И с другой стороны, зачем столько мучились-то, если зря?

Три соседних расчёта через дорогу соорудили жильё покруче. Такая же яма, как и у Волкова, была сверху закрыта досками. В ней было значительно теплее, чем у Витиного расчета, это плюс, но смрад от самодельной печки был такой, что делал пребывание в землянке для цивилизованного человека невыносимым. Поддубный только раз туда сунулся и пулей вылетел обратно. Но, похоже, личный состав адаптировался к такому уровню жизни, и ничего неприятного в ней для себя не находил.

Перекрёсток дороги и канала, возле которого стояло Витино орудие, почему-то стал излюбленным местом встреч самых разных делегаций парламентёров с той и с другой стороны, поэтому Поддубный видел всех участников этих переговоров, хотя и не слышал, из-за дальности расстояния, о чем они там говорят.

Как-то раз, пристроившись к теплому кружку контрактников, (угостили водочкой), около кухни, Витя услышал рассказ, к которому, как он с изумлением понял, и сам имел некоторое отношение. Тот "Урал", который встретился Вите в первую ночь под Первомайским, от перекрёстка махнул в прямом направлении. В поселке она побывала точно; как они догадались, что заехали совсем не туда - неизвестно. Водитель и его пассажир ситуацию не комментировали никак; но осведомлённые люди говорили, что с того случая у капитана стал дёргаться правый глаз, а у водителя - левый. Строго говоря, это были первые военнослужащие федеральных войск, вступившие в занятый радуевцами населённый пункт, который в виду превосходящих сил противника им тут же пришлось оставить. Витя хотя и смеялся, но свою вину чувствовал: "Надо бы было получше объяснить "усталой голове" обстановку; сказать, что впереди только противник". Теперь-то Поддубный твёрдо знал, что никакого противотанкового взвода поблизости не было, и что тот заблудившийся "Урал" с самого начала выбрал неверную дорогу. (Через пару месяцев и с самим лейтенантом Поддубным приключился подобный казус, но это уже совсем другая история).