Темпл Грэндин - Отворяя двери надежды. Мой опыт преодоления аутизма Страница 13

— Прежде чем ты станешь нашей ученицей, Темпл, мне хотелось бы знать, что ты думаешь о нашей школе. Готова ли ты стать частью нашей общины?

Такой вопрос удивил меня. Подчеркнутое «Да!» стало ответом мистеру Питерзу.

— Жить ты будешь в одном из наших «семейных» блоков. У тебя будут свои обязанности — но, конечно, и свои развлечения. — Он встал и протянул мне руку. Я притворилась, что не заметила ее. — Темпл, мы рады приветствовать тебя в нашей школе!

Мама вошла вместе со мной в «семейный» блок. Там воспитательница (играющая в «семье» роль матери) показала мне мою комнату.

— Темпл, я уверена, тебе здесь понравится. У тебя все будет хорошо. — Мама стояла в дверях, готовая уйти. — Что ж, я пойду…

Не глядя на нее, я раскладывала свои трусы и носки по ящикам гардероба.

— Дорогая, без тебя наш дом станет тихим и пустым.

Я разглядывала лохматую бахрому гольф и терла ее между пальцами. Мне нравилось комкать в руках эту жесткую, ворсистую ткань. — Я буду скучать по тебе, Темпл! Мама быстро подошла и поцеловала меня в щеку. Мне до слез хотелось обнять ее, прижаться к ней, но как дать ей знать о своих желаниях? Я застыла, как столб, снова пойманная в ловушку аутизма. Тело мое жаждало нежного прикосновения, но я отдернула голову от маминого поцелуя, страшась даже такой, нежной любовной ласки.

Сидя на краешке кровати, я оглядывала комнату. Здесь было все, что может мне понадобиться: гардероб, стол, стул, лампа и кровать. Я достала из сумки рекламную брошюру школы «Горная страна» и перечитала ее. Брошюра, полная обещаний любви и понимания в сочетании со строгой дисциплиной, разнообразными занятиями, обучением, отдыхом, религиозным воспитанием, наблюдением терапевта и психиатра — все это обещало мне, аутичному ребенку, страдающему неконтролируемыми вспышками гнева, возможность многое узнать и многое освоить.

Обучение началось в первый же вечер. Я стояла в общей очереди в столовой, ожидая звонка, приглашающего на ужин. Вокруг слышались смех и оживленные голоса, но меня как будто никто не замечал. Вдруг девочка немного постарше меня влезла в очередь прямо передо мной.

— Эй, здесь я стою! — заговорила я, делая шаг вперед.

— Отвали! — ответила она и оттолкнула меня. Не думая, что делаю, я развернулась и врезала ей со всей силы. Она завопила. Шум и смех мгновенно смолкли: в столовой воцарилась мертвая тишина. От толпы отделилась немолодая женщина и направилась ко мне. Мне хотелось бежать, спрятаться или завизжать во все горло.

— Ты — Темпл Грэндин, верно? — спросила она, подойдя ко мне. Я кивнула.

— Что ж, пойдем поговорим. — Она взяла меня под руку и повела к выходу. В обычной ситуации я бы вырвалась и отскочила. Но женщина была в шелковой блузке, и прикосновение шелка приятно ласкало мою руку, словно подтверждая, что собеседница не желает мне зла.

— Фибе, — обратилась она к девочке, влезшей без очереди, — пожалуйста, займи место за столиком для Темпл и для меня.

Она повела меня в укромный уголок столовой и усадила за столик.

— Меня зовут мисс Дауни. Темпл, расскажи мне, что случилось.

Я окаменела от изумления. До сих пор учителя довольствовались тем, что винили во всех стычках только меня, и редко кому приходило в голову интересоваться моим собственным взглядом на происшедшее. Не глядя на мисс Дауни, я рассказала, как Фибе пыталась пролезть без очереди.

— Это я видела, Темпл. Конечно, никому не нравятся люди, которые не соблюдают очереди. Но, — тут мисс Дауни приподняла мою голову за подбородок, заставив меня посмотреть ей в лицо, — драка — не способ разрешения конфликтов.

Затем она объяснила, что я должна научиться ладить с людьми и сдерживать свой бурный темперамент.

— Школа «Горная страна» не терпит физического насилия ни в каком виде! Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Я не собираюсь никого бить, — пробормотала я, снова уставившись в пол.

— Хорошо. Тогда пойдем ужинать. А с Фибе я поговорю позже.

С того вечера, сколько мне помнится, Фибе никогда больше не лезла без очереди. Но я по-прежнему реагировала на любую обиду вспышкой гнева и, не раздумывая, бросалась на обидчика с кулаками.

В течение первого полугодия я дралась постоянно. Мисс Дауни была со мной терпелива и старалась меня урезонить. Но однажды, когда я, споткнувшись о шнур при игре в крокет, ударила засмеявшуюся надо мной одноклассницу, мисс Дауни на целую неделю лишила меня привилегии, ради которой я только и жила, — катания верхом. Целых семь дней я должна была сидеть в спальне, выходя оттуда лишь в классную комнату и в столовую! Ни увещевания, ни угрозы не смогли укротить мой буйный нрав; но эта неделя многому меня научила. Я по-прежнему хулиганила во время скучных уроков, но никогда больше не пыталась решать спор кулаками.

Я стала спокойнее и научилась сдерживать злость, однако мое поведение стало более стереотипным. За прошедшие несколько лет мои нездоровые увлечения — такие, как увлечение выборами, постоянные вопросы и бесконечная болтовня — пошли на убыль. Однако перемена обстановки плохо подействовала на мои нервы. Как большинство аутичных детей, я остро переживала неустойчивость окружающего мира: разлука с домом и родными, жизнь в новом, незнакомом месте стали для меня большим стрессом. Подобно другим аутичным людям, я хотела, чтобы все вокруг оставалось неизменным. Я даже одевалась всегда одинаково и носила изо дня в день одну и ту же куртку. Когда воспитательница захотела переселить меня в другую комнату, побольше и получше, я запаниковала и отказалась.

Только мое тело никак не хотело оставаться прежним: оно стремительно взрослело. Гормональные изменения, свойственные подростковому возрасту, еще больше расшатывали мои нервы. С появлением менструаций приступы беспокойства и тревоги усилились. В определенные моменты я чувствовала себя мельницей во время урагана. В голове проносились бессвязные фантазии, повышалась импульсивность поведения, мне становилось еще труднее ладить с соучениками. Учеба была мне неинтересна, и я перебивалась с «двойки» на «тройку» по всем предметам, кроме биологии.

Эти нервные приступы, сопровождавшиеся сердцебиением, сухостью во рту, мокрыми от пота ладонями и судорогами в ногах, выглядели как типичные приступы паники, однако, по-видимому, были связаны более со сверхчувствительностью, нежели с повышенной тревожностью. Возможно, именно поэтому ни валиум, ни либриум не приносили мне облегчения. Паника усиливалась в течение дня — хуже всего был для меня промежуток от двух до четырех часов пополудни. К девяти-десяти вечера паника прекращалась.

Вспоминая этот период своей жизни, я вижу, что в появлении тревожных приступов наблюдалась определенная цикличность. Во время менструации тревога уменьшалась. А вот поздней осенью, когда дни становятся короче, мне делалось совсем худо. Исследования ученых подтвердили, что продолжительность дня влияет на развитие депрессии. У некоторых людей искусственное продление дня при помощи специальных ламп с полным спектром смягчает депрессию. Кроме того, нервные приступы были выражены слабее, когда я болела, — особенно при высокой температуре. (Родители аутичных детей часто рассказывают, что при лихорадке поведение ребенка улучшается.)

Различные стимулы, для большинства людей малозаметные и незначительные, вызывали у меня стрессовую реакцию «по полной программе». Стоило зазвонить телефону — у меня начинался приступ паники. Каждый раз, когда я проверяла почтовый ящик, сердце мое колотилось как сумасшедшее. Что, если писем нет? Что, если в письме я прочту какую-нибудь дурную новость? Игра в кегли по вечерам заставляла меня нервничать, а школьные походы приводили в настоящий ужас. Я боялась, что очередной приступ начнется на глазах у всех, и я не смогу сдержать его никаким усилием воли.

Что касается нервных приступов, интересно отметить, что некоторые стимулы, не существенные для ребенка, становятся значимыми только после полового созревания. Если говорить обо мне, то с семи до шестнадцати лет я страдала от повторяющихся обострений энтеробиоза. Меня мучил зуд, и родители были бессильны мне помочь, пока к началу полового созревания он не прошел сам собой. В двенадцать-тринадцать лет зуд меня почти не беспокоил, но после полового созревания он начал вызывать у меня стрессовую реакцию со всеми ее физиологическими симптомами: сердцебиением, потливостью и чувством беспокойства. Обычный зуд, для большинства людей неприятный, но не более, заставлял меня дрожать так, словно за мной гнался крокодил. Недавние исследования показали, что секреция женских гормонов способна влиять на чувствительность нервной системы. Возможно, поэтому на зуд от остриц я начала так бурно реагировать с появлением менструаций.

Думаю, если бы в детстве я получала больше тактильной стимуляции, особенно давления, в подростковом возрасте мне не пришлось бы так страдать от сверхчувствительности.