Нина Шнирман - Счастливая девочка растет Страница 13

Я знаю: если Папа что-то обещал, так всё и будет!

Правда, мне как-то неудобно, что я не рассказала ему о своей радости из второго сна — радости, что мы умрём все вместе…

Но это оттого, что я немножко смутилась об этом говорить.

Конкурс

— Нинуша! — Мама говорит серьёзно, но и с какой-то радостью. — В воскресенье ты приглашена участвовать в конкурсе пения — московском или всесоюзном, я не знаю. Тебя выдвинул на конкурс пионерский лагерь «Поречье», мне сегодня звонили. Конкурс будет проходить в Доме учёных.

— А Наташа там будет? — спрашиваю.

— Не знаю. Главное, чтобы там была ты! — смеётся Мама. — С тобой поедет Бабушка — это далеко и на разных транспортах. Мне очень жалко, что я поехать не могу, Мишка вылезает из кровати и ползает по всему дому, боюсь, Папа с Ёлкой за ним не углядят.

— Мамочка, ну зачем мне этот конкурс? — Я расстраиваюсь, потому что никогда не была на конкурсе… и мне туда совсем не хочется. Глупость, наверное, какая-то этот конкурс — и всё!

— Нинуша, — смеётся Мамочка, — ведь ты никогда не была на конкурсе — откуда ты можешь знать, нужен он тебе или не нужен?

— Ой! Ну ладно, — говорю, — пусть будет конкурс.

— Теперь, Нинуша, — Мама говорит очень серьёзно, — нам нужно решить одну не самую простую проблему. Это ноты. У тебя контральто, а все ноты для сопрано. Что бы ты хотела спеть?

– «Рябину» и «Ночь тиха». Буду петь а капелла. Тебя же не будет, чтобы транспонировать это на два тона вниз! Я могу спеть и как в нотах, но мне больше нравится петь низко… и, кроме того, редко кто хорошо аккомпанирует — только ты и Александр Сергеевич!

— Александр Сергеевич — прекрасный скрипач, — говорит Мама задумчиво, — но на рояле он играет как прекрасный пианист. Я такого больше никогда не видела и не слышала. Теперь о конкурсе. По телефону дама, которая нам звонила, просила меня проследить, чтобы ты не забыла ноты песен, которые будешь исполнять. Я сказала: не беспокойтесь, Ниночка к конкурсу готова!

— Но ведь нот-то нет! Они скажут: «Где ноты?», а когда узнают, что нот нет, просто нас с Бабусей выгонят! — И я начинаю хохотать, потому что получается какая-то глупая история.

— Нет, Нинуша, — Мама говорит очень серьёзно, — я тебе сейчас расскажу, как всё будет. Вы приедете в Дом учёных, найдёте там человека, который составляет концерт…

— Какой концерт? — удивляюсь я.

— Конкурс всегда проходит в форме концерта — в зале зрители, вас объявляют — всё как на концерте, только в конце объявляют: первое место в конкурсе получила или получил… Вернёмся к нашему делу. Вы нашли эту женщину. И вот теперь, Нинуша, слушай внимательно и запоминай. Она спросит: «Как твоя фамилия?» И тут ты, как ты очень хорошо умеешь, быстро, чётко, уверенно и без остановки скажешь: «Меня зовут Нина Шнирман, меня представил на конкурс академический пионерский лагерь „Поречье“, я пою „Тонкую рябину“ и „Ночь тиха“ — а капелла, так как у меня контральто, а все ноты этих песен для сопрано, я учусь в третьем классе музыкальной школы по классу скрипки!» И тут без перерыва — мамочка, запомни, без перерыва — ты говоришь: «У Ниночки абсолютный слух, а её Дедушка был концертмейстером скрипок в Мариинском театре!»

Я начинаю хохотать. Мамочка с Бабушкой тоже смеются.

— Ну Мамочка! — хохочу я. — При чём тут Дедушка?

— А при том, — говорит Мамочка очень серьёзно, — что для концерта, где все поют под аккомпанемент рояля, для пения а капелла нужны веские основания, ведь тебя устроители конкурса не слышали и не знают. Вот основанием и будет Дедушка. Знаешь, что она скажет, когда услышит про Дедушку?

— Что? — поражаюсь я.

– «Ну, тогда понятно, — скажет эта женщина, — откуда у девочки абсолютный слух!» Вот что она скажет, запишет названия песен, которые ты поёшь, и спросит тебя: «А ты не боишься петь а капелла?»

Я опять начинаю хохотать.

— Вот-вот! — смеётся Мама. — Ты засмеёшься и скажешь: я всегда пою а капелла!

В воскресенье мы с Бабушкой приехали в Дом учёных. Прошли за кулисы, а там очень неприятно — все бегают, что-то спрашивают, и у всех такие лица, как в магазине, когда люди карточки отоваривают и не знают, в какую очередь лучше бежать.

Находим эту женщину Она не смотрит на меня и уставшим голосом спрашивает: «Как твоя фамилия?»

Дальше происходит… просто волшебство, такое чувство, что мы читаем текст по книжке — до последнего слова всё происходит так, как сказала Мама. Я говорю последнюю фразу: «Я всегда пою а капелла!» Женщина кивает и, уходя, говорит: «Ты где-то посередине… тебя объявят… будь поближе к кулисам!»

И вот меня объявляют, я выхожу на сцену — свет в глаза яркий, но мне кажется, что всё-таки не такой яркий, как на концерте для раненых в Свердловске, в «Мадриде», в сорок третьем году. Я подхожу ближе к залу и кланяюсь. Бабушка сказала, что поклон — это уважение к людям. Зал сильно хлопает. А я смотрю поверх зала и думаю: сейчас вам всем будет очень жалко бедную рябину, потому что мне её очень жалко, она такая красивая и такая несчастная — и ничего нельзя изменить! И я начинаю петь: «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина…» И у меня странное чувство, будто по залу прошла какая-то волна, а потом стало так тихо, кажется, что в зале никто не дышит, но я об этом не думаю, а уже пою: «С ветром речь веду я о своей невзгоде…» Закончила — в зале тихо-тихо, а потом начинают так хлопать, что я волнуюсь, кланяюсь и опять смотрю поверх зала. Зал перестаёт хлопать, и я пою «Ночь тиха». Закончила — и тут они так начинают хлопать, что у меня сердце очень сильно начинает бить в грудь. Я быстро кланяюсь и ухожу за кулисы. А там стоит эта женщина вместе с объявляльщицей, и у них очень странные лица. Они обе что-то мне кричат и толкают меня обратно на сцену. Я слышу, там хлопают. И вдруг слышу, что обе женщины кричат: «Выходи на поклон!», а я не хочу, но они меня выталкивают. Я тогда не выхожу на середину сцены, а здесь, рядом с кулисами, подхожу близко к залу, улыбаюсь всем, кланяюсь и убегаю. И убегаю далеко, мимо этих женщин, чтоб они меня больше не выталкивали.

Что за безобразие — человека выталкивать!

Иду совсем за другие кулисы и осторожно подсматриваю в зал. Бабушку ищу — вот она сидит, пятый или шестой ряд, сбоку, и вытирает глаза платком! И начинаю слушать концерт — это ужас какой-то, как все плохо поют. Самое неприятное — почти все поют фальшиво, у меня от этого прямо живот начинает болеть, совсем не могу фальшь слышать. И Папа не может. Когда мы в столовой с Мамочкой играем — я, естественно, на скрипке, а Мама мне аккомпанирует, — я иногда немножко сфальшивлю — на скрипке фальшь может получиться, даже если слабо струну прижмёшь, — Папа сразу кричит: «Мартышка, фальшивишь!» А я ему отвечаю: «Знаю!»