Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора Страница 13

Диву можно дивиться и при попытках понять, где Есин видел текст неизданной пока книги. Бедность, на которую Есин громко жалуется, вряд ли позволила ему из одного лишь литературного любопытства посетить швейцарское издательство на предмет знакомства с текстом, а при тотальном есинском неприятии всей российской власти, начиная с осени 1991 года, трудно ожидать, чтобы кто-то из авторов книги по дружбе ознакомил маститого писателя с рукописью. Вслед за Доренко и Минкиными можно было посмотреть рукопись в структурах «ЛОГОВАЗа», куда генпрокуратура имеет обыкновение передавать истребованные документы, но при жестокой неприязни Есина к питомцам хедера (глава же «ЛОГОВАЗа» сын раввина) и это сомнительно. Скорее всего, знакомство с текстом происходило вполне официальным образом — еще месяц назад Скуратов изъявил желание произвести «лингвистическую экспертизу» на предмет установления того, является ли «данный набор бумаги литературным произведением», и привлечение к делу ректора Литинститута в качестве лингвостилистического эксперта показалось генпрокурору вполне естественно: если в Литинституте не учат стилистике, то чему там вообще учат?

К сожалению, Скуратов ошибся, ибо рассуждение Есина о хедере, т. е. еврейском религиозном училище, где, по его мнению, обучались Чубайс, Бойко, Кох, Мостовой и Казаков, свидетельствует не столько о любви эксперта к евреям, сколько о скудости его лингвостилистических познаний. Не вдаваясь в рассуждения о том, сколь органически смотрелись бы в качестве юных питомцев хедера: сын гарнизонного офицера Чубайс, московский номенклатурный внук Бойко и фольксдойче Кох. Заметим лишь, что подлинных выходцев из черты оседлости в большую российскую политику, склонных притом к писанию — таких, как Л.Д.Троцкий-Бронштейн, К.Б.Радек и нежная любовь каждого антисемита Миней Израилевич Губельман (Ем. Ярославский), — отличала, скорее, страстность, пылкость, развязность и вместе с тем некоторая утрированная чрезмерность литературного стиля. В.В.Шульгин, стоящий на несколько голов выше Есина и как антисемит, и во всех прочих отношениях, специально отмечал пафосную бойкость и живость как характерную черту еврейской публицистики. Наконец (может, эксперт хоть газеты читает), знакомство с творчеством нынешних продолжателей дела Радека — Минкина и Хинштейна — позволяет поинтересоваться: ужели их мессианские страстные подвывания написаны серым валенком? В чем, в чем, но уж в этом их обвинять решительно невозможно, и остается лишь пожалеть Скуратова, который для своей экспертизы не может найти хотя бы чуть-чуть профессионально квалифицированного помощника органов.» («Русский телеграф», 7 марта, стр. 3.)

Максим Соколов откомментировал меня подробно, как Библию. Боже мой, из-за одного намека на «хедер» и одновременно какое прославление талантливой еврейской головы! Не лучше ли всех писали у нас Троцкий и Радек? Как хорошо, оказывается, держат они велеречивость и полноту русского стиля! Воистину надо родиться евреем, чтобы хорошо писать по-русски. И какие, оказывается, русские ребята, эти дети гарнизонных офицеров и номенклатурные внуки. Как хорошо Соколов знает генеалогию этой компании, я их определяю по поведению и стилю, а Соколов, оказывается, по анкете.

9 марта, понедельник. Сегодня «гуляем» праздничную компенсацию за 8 Марта, легшую на воскресенье. В чем-чем, а в нерабочих днях в неработающей стране правительство всегда щедро и справедливо. Институт после гатчинской паузы я нашел в сносном состоянии. Лев Иванович, к сожалению, ничего не сделал в том списке заданий, которые я дал ему, уезжая. Преподавательские часы не подсчитаны, количество контрольных работ, которыми мы душим наших студентов во имя выполнения нормы для преподавателей, не учтено, учебный план не совершенствуется. У меня времени хватает, чтобы держать институт на плаву: платить зарплату и отбиваться от внешних сил, которые все время заносят лапу на скверик возле Пушкинской, на старинное здание, на ощущение благополучия, которым институт живет. За время отсутствия вышла «Советская Россия» с полосой моего интервью. Это старое интервью для «Правды», которое делал Виктор Кожемяко и куда я добавил в финал две страницы. Отнести ли это за счет крупного тиража газеты или за счет какого-то нового для меня качества, но отклик на этот раз оказался мощнее и заметнее. Не исключаю, что это относится и на счет в известной мере нового для меня принципа высказывать самые сильные для меня вещи без помощи политической аргументации. Было много звонков, но радости это не дало, потому что скучаю по «художественной» прозе.

Все праздники читал рукописи абитуриентов. У меня возникло даже хорошее настроение: в этом году, не в пример прошлым, больше самостоятельных и ярких рукописей, хотя пока безусловного лидера и нет.

Решил, что с первого курса начну и свою новую книгу о литературоведении. На каждую свою «вводную» лекцию по литературоведению на семинаре буду сажать стенографистку.

Сейчас еду на презентацию книги Инны Макаровой. Книга у нее замечательная, и мне нужно выступить.

10 марта, вторник.

Вчера вечером ходил на презентацию книги Инны Макаровой. Несмотря на несколько современно-выспренное название, книжка хорошая. Никаких сведений счетов. Наблюдения. Письма. Собственно письма и делают всю эту книгу: письма Инны к матери в Новосибирск и письма студентки Инны на родину. Здесь чрезвычайно много культурных подробностей и подробностей времени. Как занимался Герасимов со своими студентами. Как ему помогла Тамара Федоровна Макарова, как принимались художественные и политические решения в искусстве. Или, например, картинка парикмахерской, куда бедную Инну потащили краситься для роли.

«Сегодня была в «Национале» в парикмахерской с Тамарой Федоровной. Это такое шикарное заведение, что просто ужас! Одни иностранцы. Дамы самые шикарные, пока я там была, приходили и Ладынина, и жены Моисеева и Пастернака. А что же делала я? Меня завили на шестимесячную, сейчас сижу блондинкой, и вы думаете, это все? Завтра в одиннадцать часов к этому же мастеру и еще раз покрасят, чтобы совсем была белая, а мне идет. Это лучший мастер. Наверное, очень дорого — платила Тамара Федоровна. Да, потом поедем к косметичке Тамары Федоровны, и она мне брови подергает, они очень густые, и придаст другую форму».

Сколько деталей, штрихов времени. И еще один портрет студентки Макаровой: отсутствие амбиций, невероятное трудолюбие, принятие строя и стремление жить в области, которой она посвятила жизнь.

В Белом зале Союза кинематографистов состоялось что-то среднее между творческим вечером Инны Владимировны и презентацией. Инна одним бреднем захватила всех. Выступали Володя Егоров, я, Георгий Жженов, Виктор Мережко, который вел вечер и обозвал меня Владимиром, новые друзья Макаровой из «Киношока», муж Миша Перельман. Показали отрывки из «Молодой гвардии». До чего же хорошо и не постарело! Я говорил довольно удачно, об актрисе, о необычности ее книги, о «Молодой гвардии», которая остается одним из самых значительных мифов двадцатого века, и лепты кинематографистов в этот миф. Говорил и о русском национальном характере актрисы.