Феликс Медведев - Вознесенский. Я тебя никогда не забуду Страница 13

Вознесенский пережил своего наставника на пятьдесят лет и два дня. Каждый год в день рождения и в день смерти Пастернака он приходил в дом-музей своего кумира. В 2010-м впервые за все годы не смог.

Возле дач Пастернака и Вознесенского мы пробыли тогда около часа. Я понял, что интервью получилось: Андрей с присущим ему блеском облек вроде бы такую прозаическую тему в поэтическую форму…

Привожу фрагменты из той стародавней «садово-огородной» публикации, которая получилась легкой и веселой. Грустные разговоры, как говорится, остались за кадром.

1999 год. Андрей здоров, бодр и жизнерадостен.

Сказочный ботанический сад взрастил в своей поэзии Андрей Вознесенский. Перелистайте любой томик его стихов, и сразу же повеет ароматами полей, жужжанием хлопотливых пчел, небесной синью российских просторов: «Паслен и кукушкины елезы обплачут меня до колен», «Матери ландыши принесите, поздно – моей, принесите – своей», «Как хорошо найти цветы «ни от кого», «Всю ночь с тобой на «ты» фиалок алкоголь», «И словно воплощение телепатии, живут подмосковные тюльпаны», «Миллион, миллион алых роз», «Переделкинская рябина, нас, как бусы, соединит».

Почти всю свою творческую жизнь он живет в поселке, чуть в стороне от Минской трассы. В московскую «высотную» квартиру на Котельнической набережной почти не заглядывает – Андрей Андреевич всерьез себя считает сельским жителем.

Переделкино, где жили советские и продолжают жить несколько российских классиков литературы, – это обширный участок земли и леса, подаренный когда-то «своим» писателям товарищем Сталиным.

Ну да ладно, будем считать Вознесенского поселковым жителем. Так знать и любить природу может не каждый. И не каждому дано перенести свою любовь к пленэру в поэтическое слово.

Живет поэт в деревянном доме. Живет скромно, даже застенчиво: сам заваривает кофе (иногда и избранным), сам обихаживает клумбы с заморскими цветами. Свои-то легко примутся и зацветут, а вот иностранные приручить надо. Когда зовут на концерты и всяческие симпозиумы в Америку или Европу, он не отказывает, ибо знает: привезет в свою обитель малость прекрасного и вечного. А что прекрасное и вечное – цветы, конечно.

Подарили ему в Греции маслиновые косточки. Зарыл в землю. Вроде бы пошли в рост, но потом сникли.

Чужая земля – потемки. Из Южной Африки привез рассаду бананов. Окучивал-окучивал по июню. Нет, вымерли, не вынесли отсутствия всяких там минудобрений, навоза. А откуда его взять, навоз-то?! Дефолт. Последняя посадка – анютины глазки, вывезенные на дне дипломата с Канарских островов. Поэт уверен – Канары не подведут. Примутся цветочки. Название-то их на острова, видно, из России пришло.

Дача Вознесенского и его жены Зои Богуславской по соседству с дачей Бориса Пастернака. Когда-то чета проживала в другом доме, поодаль, но судьба распорядилась так, что после смерти великого поэта Андрей Андреевич стал его соседом. Когда-то совсем мальчишкой с первыми стихами в кармане он приезжал к Борису Леонидовичу. Давно известно, лично я впервые об этом узнал из фольклора, что тот предрек юному стихотворцу большое будущее. В благодарность Андрей Андреевич вместе с молоденькими поклонницами-поэтками возродили перекопанный не раз самим классиком огород.

Нынче здесь можно полакомиться и огурчиками, и баклажанами, и капусткой. Приедет какой-нибудь заморский гость, ему в рюкзачок за плечами кочанчик свеженький – может, щец сообразит, а может, привьет где-нибудь на Огненной Земле.

Вход на дачу поэта Вознесенского перекрывает котяра.

– Его зовут Кус-Кус, есть в Москве такой ресторанчик. А у меня стихотворение, где я рассказываю Бродскому про этого кота, – комментирует мэтр.

Взяв Кус-Куса на руки, Андрей Андреевич впустил гостей в дом, но кот почему-то огрызнулся. Не понравились мы, видно, ему, или не хотел, чтобы чужаки ковры пачкали. Впрочем, ковров я не заметил. А из-за злющего кота пришлось ретироваться раньше отпущенного на беседу времени. Так что не успел я расспросить Вознесенского про картошку, которую он решил посадить этой тяжелой беспогодной весной. Ну ничего, приеду осенью, как раз к урожаю. Картошка, уверен, не подведет. Это не бананы из Южной Африки.

… Что касается журнала «Огонек», где я работал с 1975 по 1990 год, то здесь особый случай. Само собой разумеется, что при А. Софронове имя Вознесенского не могло появиться на его страницах. Но в годы перестройки «Огонек» стал своим для знаменитого поэта. Он с удовольствием просвещал проснувшихся от застойной спячки читателей, предлагая отделу литературы те или иные актуальные материалы. Например, эссе о Борисе Гребенщикове, размышления о Владиславе Ходасевиче, едва ли не первое в нашей печати блестящее представление творчества великого Марка Шагала…

Когда в редакции возникла почти утопическая идея собрать вместе для коллективного интервью поэтов-шестидесятников Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Окуджаву, Б. Ахмадулину и Р. Рождественского и я известил об этом Андрея, он назвал идею журнала гениальной. Как мне удалось осуществить задуманное, особый разговор. Скажу только, что подготовка этой «акции» заняла немало времени. Пока я обзванивал «великолепную пятерку», пока вылавливал вечно занятых (выступления, заседания, заграницы, да и обдумывание неожиданного предложения), прошло несколько недель. В результате переговоров и уговоров удалось назначить конкретный день и час, которые устроили всех… Кроме Беллы Ахмадулиной. Она отказалась участвовать в этой «вечере». Как мне показалось, не просто из-за недомогания, а по принципиальным соображениям. Правда, известила меня, что мы можем поговорить отдельно, у нее дома.

Встреча состоялась на даче у Евгения Евтушенко. На обложке «Огонька» от 28 февраля 1987 года напечатана фотография четверых поэтов. Помню, на улице был сильнейший мороз, руки Дмитрия Бальтерманца явно закоченели из-за того, что он без конца щелкал и щелкал затвором своей фотокамеры (мэтру отечественной фотожурналистики хотелось сделать как можно больше ракурсов уникальной экспозиции), и мы продолжили съемку в теплой гостиной Евгения Александровича. Фотография, на которой запечатлены мирно беседующие за чаем из чашек с петухами всемирно известные поэты, стала культовой и воспроизводилась бессчетное количество раз в разных книгах, газетах и журналах…

Разговор длился часа два. Шестиполосное интервью с поэтами вызвало широчайший резонанс не только в писательской среде, но и среди миллионов читателей журнала. Замечу, что Вознесенский оказался едва ли не самым щедрым на откровенные воспоминания о пережитом. В редакцию пришло огромное количество писем со всего мира, часть из них сохранилась в моем архиве и ждет своего часа для публикации.