Роман Гноевой - «Сектор Газа» глазами близких Страница 13

— А помните вообще свой первый концерт?

— «Я помню, как все начиналось, все было впервые и вновь». Все началось с рок-клуба, когда целая куча команд стала образовываться. И в 1987 году, когда открылся рок-клуб, я основал группу «Сектор Газа». 

Родители Юры

В квартире Клинских на самом видном месте — фотографии. Юры. Юра в песочнице, Юра идет в школу, Юра — в выпускном классе... И ни одной фотографии Хоя. Юрий никогда не был «рок — звездой» для своих родителей. Обычный непутевый мальчишка, которого нужно беречь, охранять, направлять. И вечно переживать... Юра так и остался вместе с ними, и когда в четырех стенах становится до жути одиноко, родители, никого не стесняясь, беседуют с сыном. Который смотрит с пожелтевших карточек добрыми доверчивыми глазами...

С мужем мы познакомились в цехе. Я работала клепальщицей — самолеты клепала, а он — мастером. Я тогда жила с мужем, не очень хорошо жили, неважно. Он выпивал много, запоями пил... А Коля только с армии пришел, год проработал контролером, потом мастером — рядышком со мной. Так мы и познакомились, короче.

Она меня соблазнила, охомутала. А че? Неправда, что ли? Женщина она была видная, интересная...

Мне было 28 лет, все же не такая урода...

Я с армии пришел, служил в степях Казахстана оператором ракетной станции слежения. Первый год — в Ленинабаде. А потом перевели на озеро Балхаш, где целый ракетный полигон. Ну, да это неважно... Вместе работали на заводе, квартиру строили два года, а потом и Юра на свет появился...

Мальчиком он был неиспорченным. Добрый был, очень честный. Тяжело ему было жить. Характер у него такой был — нагрубить не мог, постоять за себя... Первое слово, что он сказал — мама. Еще вспоминаю , как он пел... года четыре ему было. Мы с дедом спим еще, а он вокруг нас бегает и поет: «Синий — синий иней лег на провода...» Били его часто. Я ему каждое утро давала 20-30 копеек в школу на завтрак. И его пацаны старшие всегда останавливали и деньги отбирали. И так он эту несправедливость терпеть не мог... Он от этого и стал такие песни сочинять, от несправедливости. Вот у него часто про мат спрашивали. А он отвечал — в автобусе мат стоит. В троллейбусе — мат. Везде мат... Он честный был, никого не старался охаять, а кто не знал его, считали Юру уркой каким-то. А ведь он совсем другой. Он дома и слова не мог сказать матом. Не любитель он ругаться. Он ссориться не любил. Многие его не понимали.

Нормальным ребенком рос, незадиристым. Мало на улице занимался. Лет до 6 до 8 еще на улице играл, с ребятами бегал, а потом — как отрезало. И стал чем-то своим заниматься. И все что-то пишет, пишет... Но и читать любил. Приду с работы, а он книжки читает и что-то все переписывает. Я ему говорю: Юра, пошел бы на улицу погулял, а он — «Да ну, все это неинтересно...» И фильмы смотрел. Кино любил, индийские фильмы особенно. Вот, помню, лет 10 ему было... Ходили мы с ним в кинотеатр «Старт», ему одному скучно было в кино ходить. А ребята не ездили туда. Вот мы с ним и пошли. Смотрим фильм индийский какой-то, я уж сейчас названия и не помню... Ну, мне скучно, я Юре и говорю — мол. я отойду, у входа покурю. А потом его спрашиваю: сколько ж ты раз его видел? А он: да раз восемь... Восемь! А он все смотрел как в первый раз.

Еще он мистику всякую любил. Когда повзрослел, стал смотреть фильмы ужасов, у него этих видеокассет было штук 1000. Но, при этом, темноты боялся. Еще когда маленьким был, он боялся оставаться один в темной квартире. Помню, идем домой с работы, а время — осень, темнеет рано, смотрим — дома свет во всех комнатах горит. Спрашиваем Юрку — мол, ты чего свет-то везде включил. А он не признается — мол, просто так включил, случайно. И спал всегда при свете.

А потом его братья старшие — Толя и Леня, они ему сводные братья, музыкой увлекли. Юра словно без ума от музыки был. Слушал Высоцкого, «Машину Времени», Макаревич ему очень нравился. Вся комнатушка была улеплена, все фотографиями артистов заклеил.

А учился так себе. По ночам он не спал. А днем — засыпал на ходу. Вот поэтому и учиться ему было очень тяжело. И в армии ему тяжко было, он ведь не привык рано утром вставать. Мы с ним ругались по этому поводу, ругались, а все бесполезно. Такой уж он человек.

Учился он слабо. Я его подтягивал по литературе, по географии. Помню, игра у нас такая была — карту на полу расстелим, и я ему вопросы задавал — а ну, покажи мне такой полуостров. И он на спор показывал.

Книжки со стихами ему покупал. И говорил: Юра, если ты будешь писать, то помни — слово не воробей. Выскочит и не поймаешь. Смотри, чтоб в стихах твоих никакой бяки не было. Если непонятно — спрашивай у меня.

Вот я давно листок у него нашел. Мы в 9 классе его в деревню — в Ильич — отправили. Это поселок такой — имени Ильича, а все зовут просто — Ильич. Нужно ехать по ростовской трассе. Проезжаешь Рогачевку, Каширу — а дальше — Ильич. Там его бабка Феодосья Аркадьевна и дед Кузьма Са-вельевич жили. Сейчас уж померли. А так Юра там каждое лето жил. Так вот, в 9 классе он начал писать стихи гекзаметром в подражание ГЪмеру. Слушай: «Вышла из мрака младая пурпурная Эос. Отрок же Юрий Клинских продолжал спать в объятьях Морфея. Дева, скажи, ты богиня иль дочь человека...» Потом он про бабку: «Встала она и сварила мне щей ароматных. Щи те подобны нектару, которым питалися боги...» Как складно, аж удивительно! Я эти слова на всю жизнь запомнил. И на работу мужикам носил, показывал.

Тянул за уши я его до 6 класса. А потом не выдержал — Юра, учись сам. Получай двойки-тройки. А вот когда он уже 8 классов закончил, ко мне подходит их классная руководительница — Кочергина Раиса Ивановна, она у них в 8 «Б» классе была в 30-й средней школе. Так вот, после родительского собрания она мне и говорит: Николай Митрофанович, вы как смотрите, что б Юра пошел в ПТУ? Там и учиться легче, и стипендию платят. А в институт он все равно не поступит. Я говорю — нет. Вера Ивановна. И настоял на том, что бы его оставили в школе. Я ж знаю, что такое ПТУ. Там совсем другая обстановка: шайки, шпана, пьянки... Потом он школу закончил, а на другой день после выпускного уехал в Ильич. Там и сидел год, пока его в армию не взяли...

Там в деревне он с Галей, с женой своей, и познакомился. Хотя, нет, у него сначала другая была — сейчас уж и не помню, как ее звали. А потом — перед самой армией — он с Галей закрутил. Мы ему тогда мотоцикл купили — «Восход». Так что он у нас крутым парнем был...

Служил он на Дальнем Востоке. В танковой части. Водителем. Писал он письма нам кратко: мол, служу, жив, здоров, все как всегда. И просил выслать печенья там, конфет. Вот, кстати, комичный момент: в школе по русскому языку у него в школе «тройка» была. А письма писал грамотно — ни одной ошибки. И только однажды в письме из армии написал «пичи-нье». И я ему вместе с печеньем ответ послал — ты, Юра, следи за письмом, что б там не было ни одной ошибки. И только потом мы узнали, что в армии его били азербайджанцы. А нам с матерью он не говорил, что его бьют. Мы это только потом случайно узнали, когда он демобилизовался. Как дело было: он с армии пришел, и к нам в гости двоюродный брат зашел. Ну, они сели, выпили. Потом пошли на улицу, а бабка их провожать пошла. Юрка к одному мужику подошел и спрашивает: «Ты азик?» Тот говорит — да. «Ух, сука!» — и как саданул ему по физиономии! Бабка кинулась разнимать, а Юрка кричит: «Как вы меня, суки поганые, били в армии!»