Ефим Шифрин - Течет река Лета Страница 13

Гололед закончился за последним перевалом.

Саша, организатор из Читы, ждал на въезде в город. Он ворвался в автобус с мольбой:

— Пожалуйста, поедем сразу на телевидение! Я вас очень прошу. Я обещал. Они давали рекламу!

Мне известна паника всех мужчин такого типа. Они говорят с надрывом. У них всегда случается форс-мажор. Они вечно спешат, но опаздывают. У них все срывается, но, в конце концов, вопреки всему состоится. Они несутся в аэропорты, предупреждая службы о том, что задержатся, они переносят концерты, потому что у них никогда ничего не начинается вовремя. Они пьют и гуляют до рассвета, а за завтраком заказывают обязательные двести грамм, чтобы все навалять и напутать, и снова нестись в аэропорт, не выпуская из рук мобильник, названивая всем, чтобы опять навалять и напутать, замутить все, что можно сделать точно и без огрехов.

Не заезжая в гостиницу, приехали на телевидение, где все бегали, но к эфиру ничего не было готово.

— Сейчас придет косметолог, и все сделает! — истерически повторял Саша, и все время куда-то отлучался.

Косметологом он называл гримера. Им оказалась редактор программы, у которой я попросил дать мне возможность просто смочить волосы и причесаться у зеркала.

В студии, оборудованной в большой комнате, похожей на класс, на стульях, расставленных двумя рядами по обе стороны от прохода, сидели гости — вероятно, работники телевидения и представители спонсоров с букетами в руках.

Мы с ведущей уселись уселись за журнальным столом. Девушка держала в руках вопросник, и полчаса мы говорили абсолютно ни о чем. Ведущая называла жителей города провинциалами, а свой уникальный край — провинцией, оправдывалась в культурной удаленности своих земляков от столицы, затем перевела внимание гостей на экран, где дали фрагмент из «Глянца», и попросила от меня комментариев.

Начались вопросы от зрителей, и меня очень рассмешила девочка, оказавшаяся в первом ряду: мне предстояло выбрать лучший вопрос и я, конечно, указал на эту малютку, спросившую, за что меня укусила обезьяна в цирке. Девочка подошла ко мне и попросила автограф. Я спросил, что ей пожелать? Чего бы она больше всего хотела? «Младшую сестренку», — ответила малышка. Все рассмеялись. Шоу закончилось в трогательном ключе.

Отправились в Дом офицеров. Выяснилось, что здесь, как и в Улан-Удэ, будет аншлаг. Ждут губернатора и военачальников.

Саша сновал за кулисами, курсируя между охранниками, вахтершей, своими помощницами, появившимися осветителем и радистом, отдавая неясные приказы, вскидывая ручки, изображая совершенный цейтнот и усиливая суматоху, которую сам только что создал из ничего на пустом месте.

На голой сцене даже не было микрофонов, зато на балконе и в проходах уже были расставлены телекамеры.

— А это что такое? — поинтересовался Толик.

— Мы будем делать DVD-фильм о гастролях, — ответил с балкона оператор.

— Никакого фильма. Пожалуйста, соберите камеры. Мы не разрешаем ничего снимать.

После того, как был отстроен звук, у меня оставалось еще 10 минут, чтобы переодеться и глотнуть чаю в неприбранной гримерке. Перед Толиком, вышедшим перекурить, снова нарисовалась редактор с ТВ. Она же гример, косметолог и, по-видимому, автор фильма о моем пребывании в Чите.

— Мы должны задать Ефиму еще пару вопросов в антракте.

— Зачем? Он ответил на все вопросы в ток-шоу.

Редактор недоумевала:

— Мы же делаем ему популярность…

Толик сказал, что Ефим смог стать популярным без них 30 лет назад, и даже если все читинские журналисты разом уедут в Китай, он все равно останется популярным. Он попросил журналистов освободить все проходы и выходы и убраться восвояси, пока не сказал чего-нибудь лишнего.

Из Читы после недолгого банкета в баре «Бавария» отправились в Краснокаменск. Я хорошо запомнил эту дорогу еще четыре года назад, когда на разбитой «Волге» директора филармонии мы ездили туда в прошлый раз. Директор со своим коллегой из Владивостока, затеявшим безумный маршрут, уговорили тогда за поездку две бутылки водки. Я держал ноги на приборной панели, чтобы вконец не окоченеть, а по приезде мы оставили нашего читинского патрона и его амурского коллегу совершенными тюфяками до ночи в гостинице.

В этот раз дорога вышла такой же безрадостной. Мы останавливались на пути, выходя по надобности, затем — чтобы дать гаишникам на посту посмотреть на меня, и еще раз — чтобы заправиться соляркой. Однажды высвеченную фарами дорогу перебежал юркий суслик или сурок, а потом по трассе, схваченной первым снегом, протрусила лиса. Во время одного из перекуров заметили комету.

— Во, летающая тарелка. Точно, смотрите — тарелка, — сказал водитель Миша, когда сгоревший болид оставил после себя почти прозрачное облако.

Оставшиеся 80 км до Краснокаменска мы ехали по ребристой «стиральной доске» немыслимой полосы, петлявшей в вымороженной степи. Луна остановилась в квадратике между двумя занавесками и долго плыла со мной под музыку Моцарта в наушниках плеера. Отчаянно дуло из задней двери, которую подстраиваясь под наши правила, вырезают в корейских автобусах специально для покупателей из России.

Я вспомнил книжку об Атилле, которую прочел здесь же, в Котельне, и книгу Э.Филлипса «Монголы», которую листал до отъезда. Начал воображать, как непокорные потомки гуннов кочевали в бескрайней степи, ночевали в обвязанных конским волосом юртах, спасаясь от ледяных ветров. Почему-то вспомнил замечание Филлипса о том, что кожа монголов толще, чем у европейцев, и в ней меньше пор.

За окном тянулась седая равнина. А сопки впереди собирались как шлемы могучего воинства Чингисхана. Где-то здесь наверняка пролегал его победный маршрут. Здесь гарцевали его послушные кони. Здесь когда-то пылали жаркие костры.

Я выключил плеер. Миролюбивый Моцарт мешал фантазии.

— Это не дорога, а направление, — шутил водитель Миша, затягиваясь дымком очередной сигареты.

Последние километры пути вышли по свежему асфальту. Мы остановились перед единственной в городе гостиницей.

После концерта опять был банкет. На этот раз в пустом ресторане, закрытом для посетителей. Мы немножко выпили и закусили. Отправились спать. Читинский администратор еще оставался за столом, продолжая многодневный марафон свершений и отмечаний.