Игорь Курукин - Артемий Волынский Страница 13

Иранскую элиту Волынский оценивал невысоко: «Истинно не знают, что дела и как их делать. А к тому ж и ленивы, что о деле часа одного не хотят говорить, и не токмо посторонние, но и свои у них дела так же идут безвестно, как попалось на ум, так и делают безо всякого рассуждения». Отнюдь не безгрешного Волынского раздражало высокомерие персидских вельмож в сочетании с ожиданием подарков при решении государственных дел, когда, например, чиновник эхтема девлета в духе судьи Ляпкина-Тяпкина из гоголевского «Ревизора» объяснял, что его господин взяток у посла не примет — разве что, если «есть хорошие соболи, то б несколько сороков отослал, а деньгами или иным ничего не возьмет»{80}. (Правда, сам посол в денежных делах также оказался не вполне чист. До самой его смерти тянулась тяжба с посадским Егором Бахтиным, который заявлял, что Волынский в Иране занял у его дяди Анисима Федотова 2600 рублей и не вернул их. Ответчик же полагал, что платить должна казна, поскольку иранские власти не давали денег на содержание посольства и он вынужден был занимать — и насчитал, что ему следует 768 червонцев, 15 956 рублей и три с половиной копейки, из которых на «презенты» употреблено 613 червонцев и 6189 рублей, не считая данных ему на раздачи казенных мехов на 3500 рублей. Петр I, по-видимому, усомнился в столь значительных расходах и в 1720 году приказал выдать Волынскому в счет жалованья только шесть тысяч рублей. Волынский же долг Бахтину признал и даже выдал расписку с обязательством вернуть деньги, но, если верить истцу, выманил у него в 1737 году «мировую запись» с отказом от тяжбы, отдав всего 150 рублей. Очевидно, у посадского не хватило сил тягаться с могущественным тогда вельможей; после казни Волынского он опять стал добиваться уплаты долга, но Сенат, исходя из наличия «мировой», отказал{81}.)

С такой позиции вполне рациональным представляется стремление России тем или иным образом получить в свое распоряжение богатые и плохо управляемые прикаспийские провинции Ирана, где нет достойных противников: «Народ гилянской зело крупен, точию весьма невоенной, и ружья ни-какова не имеют, и самой народ дикой и робкой. И живут все в розни, и редкую деревню мошно сыскать, чтоб дворов по пяти или по десяти, разве по два и по три». Доказательством «дикости» и «робости» дипломат искренне полагал нежелание пускать к себе посольских людей: «Кажной рад последнее отдать, нежели ково в дом свой пустить, и сами в ыные места мало ездят»{82}.

После трех зимовок в Иране посол смог покинуть не слишком гостеприимную страну только в мае 1718 года на присланных за ним из Астрахани судах. Напоследок путешественников ожидали «жестокие штормы» во время трехнедельного плавания по Каспию и равнодушие астраханского оберкоменданта, «уморившего» с таким трудом доставленный посуху шахский подарок — слона, содержание которого обошлось послу в тысячу рублей. Волынский с раздражением воспринимал задержки в пути и просил государя: «…а ежели уже в моей смерти подлинно донесено вашему величеству будет… по смерти моей последнее награждение мне всемилостивейше изволите учинить воздаянием отмщения над здешними варварами за мою погибель». В том, что «отмщение» будет делом нетрудным, он не сомневался, «…помощью Вышнего и без великого кровопролития великую часть к своей державе присовокупить можете с немалым интересом к вечной пользе без страха, ибо разве только некоторые неудобные места и воздух здешней противность покажут войскам вашего величества, а не оружие пер-сицкое», — убеждал Артемий Петрович царя{83}.

Похоже, слава победителей Карла XII несколько кружила голову подполковнику Волынскому. Он прямо призывал царя к походу на Персию: «…хотя настоящая война наша нам и возбраняла б, однако, как я здешнюю слабость вижу, нам без всякого опасения начать можно, ибо не токмо целою армиею, но и малым корпусом великую часть к России присоединить без труда можно, к чему нынешнее время зело удобно». В Петербурге посол лично доложил царю о своей утомительной и рискованной миссии и представил доклад, к которому был приложен «Журнал на персидскую карту с кратким описанием провинций и городов и где есть какие пути удобные или нужные к проходам армии».

Покинув негостеприимный Иран, Волынский спешил в Петербург вместе со свитой и дарами, загоняя лошадей и наводя страх на местных чиновников. Комендант городка Петровска Андрей Ивинский, определенный на статскую службу «за раны и за полонное терпение», в апреле 1719 года жаловался, что в прошедшем ноябре возвращавшийся с посольством Волынский не удовольствовался предоставленными ему 250 подводами, но потребовал еще 200, а его люди коменданта «били и за волосы тащили на двор к подьячему моему, где он, посланник стоял, и притащивши, оборвали с меня платье, в одной рубахе ругательски растянувши на земле, били и мучили ослопьями (палками, дубинами. — И. К.) не малое время, и оные ослопья переломали, которые на знак посланы в Казань, и едва жива оставили на земле. И оной же Волынской мученого меня еще топками и каблуками бил же и, сковав в железа, держал двои сутки»{84}.

Посольский «поезд» уже обгоняли слухи, что царский дипломат «великими богатствы от шаха одарен», и Волынский спешил их предупредить. В письме начальнику Императорского кабинета Алексею Макарову он сообщил, что вывез из изнурительного путешествия одни долги, и шутливо жалел об отсутствии приятеля — Абрама Ганнибала, кому уже присмотрел невесту, «которая так бела, как сажа»{85}. Однако тогда Петр был весьма доволен действиями своего посланца, которому предстояло исполнять царские замыслы на Востоке.

«Астраханское пекло»

За успешное выполнение миссии Петр I в марте 1719 года произвел молодого офицера в полковники и назначил начальником только что основанной Астраханской губернии{86}. Это был скачок в карьере — Волынский вошел в круг принимавших важные решения лиц из числа петровского «генералитета». Но отныне его ожидала и другая мера ответственности: на высокой должности сложнее было спрятаться за чью-то спину.

Новому губернатору предстояла трудновыполнимая задача благоустройства всей юго-восточной окраины страны. На огромной территории Нижнего Поволжья (включавшей позднейшие Астраханскую, Саратовскую, Самарскую, Симбирскую губернии и Уральскую область) имелось только восемь тысяч дворов, из которых лишь 1225 принадлежали русскому населению, остальные жители были местными «ясачными инородцами», в основном татарами. На торговых площадях и караван-сараях Астрахани делали свой бизнес персы, армяне, индийцы, бухарцы, туркмены, калмыки, татары, грузины.