Серго Берия - Мой отец – нарком Берия Страница 13

– Ты, Лаврентий, пойми, как только такие части появятся, например, на Украине или, скажем, в Грузии, конец и армии, и Союзу.

Отец смеялся:

– Ну и правильно, если мы душим друг друга… А если серьезно, мы должны подвести всю структуру государства к тому, чтобы остаться едиными для внешних систем, но не давить на республики.

Жуков соглашался, хотя в душе, возможно, и оставались у него сомнения. Но национальные части так и не позволили создать. Отец шутил:

– А чем Гречко не командующий украинской армией? Почему Рокоссовский может министром обороны Польши быть, а Гречко нет? И белоруса найдем…

Но шутки шутками, а мысли о настоящем, а не навязанном штыками Союзе не оставляли его до дня гибели. Сохранилось множество документов по Украине, Белоруссии, Грузии, прибалтийским республикам, в которых отец излагает свои предложения. Их-то и припомнили ему на Пленуме ЦК. Центр и тогда боялся самостоятельности республик.

И еще одно обвинение в адрес моего отца изложено в постановлении того самого пленума «О преступных антипартийных и антигосударственных действиях Берия»: «Как установлено фактами, Берия еще при жизни Сталина, и в особенности после его кончины, под разными предлогами всячески тормозил решение важнейших неотложных вопросов по укреплению и развитию сельского хозяйства. Теперь несомненно, что этот подлый враг народа ставил своей целью подрыв колхозов и создание трудностей в продовольственном снабжении населения». Смешно! Отец, насколько известно, никакого отношения к сельскому хозяйству последние лет 15 перед этим пленумом не имел, а ответить на эту ругань было уже некому, вот и обвинили отца и в развале сельского хозяйства, и промышленности, и в прочих грехах. Но частица правды вот в чем. Отношение отца к колхозам было известно, на этом партийная верхушка и сыграла: мол, враг колхозного строя. А он действительно говорил, что колхоз – идеальная система для эксплуатации человека. Не зря ведь немцы организовали их работу в период оккупации… Идеальная для эксплуатации, но не оптимальная, добавлял отец. Он видел два пути подъема сельского хозяйства – фермерский путь и путь крупных агрохозяйств. Отец предложил провести такой эксперимент. Учитывая, что колхозам до крупных агрохозяйств далеко, выделить до сотни совхозов, ввести оплату труда на уровне квалифицированных заводских рабочих, дать технику и посмотреть, что выгоднее. Параллельно с этим вернуться к фермерским хозяйствам, но сделать это не с помощью Указа о роспуске колхозов. По мнению отца, это была бы вторая коллективизация, сопряженная с насилием. Он называл конкретные регионы, где фермерство имеет глубокие корни, и навязывать жителям Западной Украины Литвы, Латвии, Эстонии колхозы просто абсурдно.

Не помню, кто именно кричал на пленуме, что Берия не прочел в жизни ни одной книги… Он постоянно работал с архивными документами, трудами еще тех, царских, историков и достаточно аргументировано доказывал, что не случайно крестьянские восстания были на Украине и на Дону. Там всегда были крепкие хозяйства, и люди знали, за что дрались. Колхозы создавались там в прямом смысле кровью. А в Центральной России, скажем, этого не было. К сожалению, переубедить высшее руководство отец так и не смог. Партийная верхушка постаралась любой ценой провести коллективизацию и в Прибалтике, и в Западной Украине, чего, конечно же, делать не следовало. А предложения отца были положены под сукно. Вспомнили об этом спустя десятилетия, но то, что это были предложения его, от народа опять скрыли.

Знаю, что отец очень интересовался идеями Столыпина – сторонника фермерских хозяйств. Оперируя цифрами из архивных источников, отец доказывал, что повторение обильных урожаев начала века вполне возможно, надо лишь не бояться использовать опыт Столыпина и решиться наконец на столь же серьезные реформы. Как и следовало ожидать, эти предложения реализованы не были, а после гибели отца о фермерстве никто уже не рисковал говорить вслух.

«О каком коммунизме можно вести речь, если мы не сумели накормить людей», – говорил он. И это не было позой высокопоставленного чиновника, на словах радеющего за народ. Отец искренне хотел улучшить жизнь тех, кто вынес на своих плечах страшную войну. Жизненный уровень в стране он считал главной задачей и немало сделал для осуществления своих замыслов. Кто-то из партийных деятелей заявил, что Берия публично называл профсоюзы бездельниками. Скажу откровенно: если он своего отношения к партийному аппарату никогда не скрывал, вполне допускаю, что мог такое и о профсоюзах сказать. Но ветераны металлургической, нефтяной, угольной промышленности, которые в свое время он курировал, наверняка не забыли, как им тогда работалось и жилось. Смею утверждать, что в данном случае это не было проявлением трогательной заботы со стороны советских профсоюзов. Отец и люди, которые его окружали, были убеждены, что отношение к человеку труда не должно быть иным. Не уверен, что впоследствии социальные вопросы в этих отраслях промышленности решались с такой же настойчивостью, как это было в трудные послевоенные годы…

Почитайте, с каким раздражением говорили о нем на том пленуме партийные бонзы: «Он засыпал нас бумагами, предложениями… Он искал дешевой популярности…» Неприязнь номенклатуры вполне понятна. Коммунистической партии и ее «ленинскому Центральному Комитету» во все времена нужны были бездумные, безынициативные соглашатели, но не созидатели. А когда ненависть достигла предела, партийная верхушка пошла на политическое убийство, устроив после его смерти судебный фарс.

Не знаю, правы ли те, кто считает, что тогда, в пятьдесят третьем, мой отец проиграл. Если говорить о его гибели, вероятно, такие утверждения близки к истине. Но его идеи, принципы, которые он исповедовал всю свою жизнь, убеждают, что за них все же стоило драться. Само время, как мы убедились, рассудило, за кем была тогда правда.

Политика можно убрать с политической арены, можно убить, скомпрометировать в глазах народа, оболгать, как поступили с моим отцом, но перечеркнуть все то доброе, что он сделал для своей страны, убежден, невозможно.

Глава 2. Сталин и Берия

Сталин и Берия. Кто из советских, а ныне российских историков не пытался добраться до корней взаимоотношений этих двух исторических фигур! Кто-то, как, скажем, один из руководителей одиозного Главпура генерал от ЦК Дмитрий Волкогонов, то и дело прибегая к прямой фальсификации фактов, безуспешно пытался навязать читателю искаженный образ Берия как бледной тени кремлевского диктатора. Другие, не склонные к столь буйной фантазии, продолжали разыгрывать «грузинскую карту». Увы, и эти домыслы не приблизили нас к истине. Загадка отношений между Сталиным и моим отцом так и осталась загадкой.