Андрей Кочергин - Как закалялась сталь-2 и 1/2 Страница 13

Тяга к прекрасному — бред, наслаждение жуликоватого афериста, исполняющего джигу на руинах обворованного банка.

Но запах!.. Запах — это другое. Нет, не тонкий шлейф парфюма, не компот из ароматов дорогой косметики и следов и этапов трудового дня. Нет, именно аромат женского тела — тонкие, еле уловимые флюиды сексуального пароля, знакомого животным гораздо отчетливей, чем нам, мутантам. Речь не идет о жарком лете, вчерашнем белье, общественном транспорте и критических днях — назвать это ароматом может только некрофил. Речь идет о том вполне мистическом и, возможно, самом важном, что вползает в подкорку и сносит всю лирику и логику, притупляет все условности, общественную мораль, этику и остальную чепуху, придуманную людьми для того, чтобы еще больше подчеркнуть значимость половых побед. Это — аромат женщины, неописуемый, каждый раз новый, а значит, необъяснимо, безудержно притягательный маячок той, что кокетливо оставляет в воздухе следы своего эфемерного существования, парализуя все чувства и желания, кроме одного — острого желания размножаться.

…Он шел следом, не очень понимая, что делать дальше. Тот мальчик с чубчиком внутри него сжимался от ужаса при одной только мысли, что надо будет что-то говорить, а она возьмет и рассмеется ему в лицо или пренебрежительно хмыкнет, передернув плечиком. Он видел ее и прежде, но лишь сегодня понял — нет, уловил! — ее аромат, отравивший его существование и призывно влекущий за собой. Ноги подгибались, лицо, потеряв форму, обвисло под напором гормональных потоков, переполнивших его молодое дикорастущее тело. А она даже не оборачивалась.

Врала, привычно врала, что не видит и не чувствует его. Как можно было не почувствовать взгляд, от которого она вполне рисковала забеременеть, случись ветреная погода! Как можно не обратить внимания на тупо гнущего свою линию шестнадцатилетнего молодого человека с остановившимся от желания взглядом… «Мы выбираем только тех женщин, которые уже давно выбрали нас», — эту фразу он услышал гораздо позднее, но и тогда вполне мог подписаться под каждой буквой вышесказанного. Она вела свою древнюю игру, придуманную не ею и не сейчас, а за несколько миллионов лет до того момента, когда сперматозоид ее папочки настиг-таки вяло убегающую яйцеклетку ее мамочки. Она забавлялась своей властью, обманывая и флиртуя с человеком, который даже не приблизился ближе, чем на три-четыре метра. Женщина! Стоит ли удивляться истории про эдемское яблоко?..

Обернувшись, она «вдруг» спросила: «Молодой человек, который час?» Он чуть в обморок не упал от… Она же упоительно улыбалась, словно спрашивала: «Вы как любите больше — сзади или сверху?» Что-то промямлив, он тут же узнал, что автобусы ходят до неприличия безобразно; что она опоздает в мединститут; что завтра в это же время, в этом же месте она будет снова. После он зачем-то соврал, что ему 18, а не 16. Она соврала, что, дескать, он выглядит старше, а вот она никак не может всех убедить, что ей уже 21, — все типа думают, что 17… Спустя минуты три он рке знал ее адрес и телефон. Ему было плохо, отчетливо блевотно. Спермотоксикоз — это сейчас он знает это слово, а тогда он просто тихо стонал, перегруженный острой животной любовью к этой самке.

Была весна, тепло и тревожно, как в сельской бане. Очень может быть, что трахались даже мышки в норках. Кобели и кошаки так просто пилили своих избранниц, не очень заботясь о разнообразии в позах. Все это не могло не происходить, потому что в теплом неподвижном воздухе повис аромат его первой женщины. Мир обязан был сойти с ума!

Он не умел целоваться — она нежно и не спеша научила его, он боялся прикоснуться — она обнимала его. Удивительно, но руки сами оказались там, где нужно. Он сгорал от ужаса при мысли предложить ей «ЭТО», а она заводила его в заброшенный парк, где они долго и протяжно целовались под дождем, частично повторяя классический сюжет из индийского фильма — но без песен и танцев. Он чувствовал возбужденным телом ее упругую грудь, пренебрегающую бельем и готовую прожечь своими крупными сосками его смуглую кожу… Он буквально истекал желанием, а она молча и свысока любовалась творением своих уже умелых рук. Туман, забытье, пара часов истерических упрашиваний с пересохшими губами, снисходительные улыбки и веские доводы на тему о том, почему «нет»… Как вдруг они оказались в одной кровати, под одним одеялом. Он трепетал от прикосновения к ее влажной и жадной вагине.

Как он это делал, что именно происходило и как скрипела панцирная сетка — не важно, а потому не интересно. Здесь другое: он научился различать запах женщины. Уже упомянутый сексуальный пароль, отсутствующий по определению в неживых надуманных букетах французского «кожзаменителя», разлитого в стеклянные флаконы и выдаваемого за интимные ароматы, дескать, сводящие вспыльчивых мачо с ума…

Родился мужчина, но маленький, сжавшийся в комок мальчик так и не уйдет из уголка его души. Он, молодой и уверенный в себе мужчина, будет, проклиная себя и завидуя грубо устроенным друзьям, убивать вечер с откровенной дурнушкой, понимая, как ей неловко оттого, что все подружки по парам, а она опять одна и слезливая ночь впереди. Как хорошо знакомы ему эти задыхающиеся в рыданиях ночи!

5. Голова сдохла…

В тайге местные «хрен знает как их звать» занимались сбором пантов, то есть тупо резали молодые рога. После среза их сваливают в чан со спиртом — такая там технология. В этом чане булькает кровь, куски шерсти и кровавые панты.

Геологическая партия работала на условиях сухого закона, начальник партии — зверь-трезвенник, дело было в семидесятые…

Работяги всецело разделяли порывы начальника, но были горькие пьяницы и неимоверно страдали. Вот они и решили попытать счастья в стойбище.

— Аборигены развели короткими руками и говорят:

— Водка нету, сама от жажда чуть живой.

— А это откуда тогда спиртом так шмонит?

— Это нельзя пить — худо будет, голова сдохнет.

— Голова уже сдохла. Показывай, чего такое кашеварите?

— Панты от олешков — страшная вещь, не пей, голова сдохнет.

Перед обезжиренным алкашом стояла мерзостно пахнущая бадья с кроваво-спиртовым раствором и расчлененкой. Он, таки понимая, что жизнь паскудная штука, взял кепку, зачерпнул это и, давясь блевотиной, выпил… Потом сел и истомно закурил.

Пугливые товарищи по несчастью горевали, ожидая, когда «сдохнет голова».

Вдруг хроник подскочил и начал бурно блевать веером. Он резво прокрутил ногами в воздухе, сменив пару галсов, выбежал из яранги и кинулся в кусты.

— Эка невидаль! С такой «тормозухи» еще не так полоснет. Это и есть «голова сдохла»?