Мария Славкина - Байбаков Страница 13

«А у меня на примете уже давно была одна симпатичная девушка, — вспоминал Николай Константинович. — Встречались мы с ней второпях, мельком, я и сам не знал толком, всерьез ли она нравится мне. Не было времени разобраться. Но в первый же свободный субботний вечер после полученного мной „благословения“ Кагановича я встретился с ней, решив познакомиться с ее родителями. Перед этим, согласно заведенному в наркомате порядку, сообщил секретарю, куда ухожу, и назвал номер телефона той квартиры».

Жениха встретили радушно, накрыли стол. Только стали рассаживаться, как вдруг телефонный звонок — Байбакова срочно вызывают в наркомат. «И начались дни такой запарки, что стало не до свиданий, — рассказывал Николай Константинович о своей попытке жениться. — Как-то незаметно эта девушка отошла на второй план, забылась. Некогда было горевать и даже вспоминать о несостоявшемся сватовстве. Видно, так бы и остался я холостяком, если б не нашлась невеста совсем рядом здесь же, под крышей наркомата…»

Как-то раз в комнату отдыха, где в тот момент обедал Байбаков, вошла девушка. «Новенькая», — подумал он. На вид ей было лет двадцать, аккуратная, строгая, но очень миловидная. Пока подписывал срочные документы, выяснил — девушку звали Клавой, она недавно окончила инженерно-экономический институт и работала референтом заместителя наркома по строительству.

«Чем-то она меня сразу тронула, — вспоминал Николай Константинович, — и совершенно неожиданно для себя я предложил первое, что пришло в голову — глупее, как говорится, не придумаешь: „Садитесь, Клава, обедать со мной!“». Обедать конечно же она отказалась. Но молодой человек не отступил: «Ну, если не хотите обедать, тогда вечером приглашаю вас в кино. Пойдете, а?» И Клава согласилась…

«Моя мама Клавдия Андреевна Сидорова родилась 5 января 1915 года в деревне Харинки близ города Юхнов Тульской губернии», — рассказывает нам Сергей Николаевич Байбаков. Деревенская? — удивляемся мы. Совсем не похожа. Мы смотрим старые фотографии. У Клавдии Андреевны — миниатюрная фигурка, точеные черты лица, высокий лоб и удивительно красивые восточные глаза.

«Может быть, это потому, что мама была на четвертушку татаркой? — предполагает Сергей Николаевич. — Рассказывают, что как-то мой прадед Сидоров ушел за длинным рублем на заработки. А по осени привел жену-татарку. Где он ее нашел, никто не знал. Тогда деревня собралась на сход и решила не пускать татарку. А прадед не отступил. „Я, — говорит, — ее не брошу, она умная и красивая“. И построил новый дом за околицей».

Еще раз мы разглядываем черно-белые фотокарточки Клавдии Андреевны. Действительно, необыкновенные глаза — с поволокой, немного грустные и в то же время с какой-то хитринкой. Открытый, добрый и улыбающийся взгляд. Что и говорить, не обратить внимания на Клавдию Андреевну было трудно.

Москва, декабрь 2009 года. Телефонный звонок: «Галина Дмитриевна, хотелось бы встретиться и побеседовать с Вами о Клавдии Андреевне…» — «Конечно, приезжайте в любое время, я с удовольствием расскажу о тете Клаве!» Признаться, немного тревожно. Племяннице Клавдии Андреевны уже немало лет. Кто знает, как сложится беседа?

Но опасения напрасны. Звонок в дверь. И передо мной обаятельная, цветущая, жизнерадостная женщина. Скажу честно, после интервью и уходить-то не хотелось… Так было интересно, уютно и хорошо. К тому же меня напоили вкуснейшим чаем с цикорием — говорят, его очень любил Николай Константинович.

«Мой отец — старший брат Клавдии Андреевны, а мама Галина Сергеевна Зимина училась с тетей Клавой в одном классе. Они были близкими подружками», — начинает свой рассказ Галина Дмитриевна Калюжная и показывает школьную фотографию. На ней шесть девочек в школьной форме. Белые воротнички, короткие стрижки. Вот мы узнаем Клаву, а вот и Галя Зимина. Московские школьницы. Клава живет на улице Большие Каменщики, а Галя — на Таганской площади.

«Так сложилось, — рассказывает Галина Дмитриевна, — что мама родила меня, когда училась в 10-м классе. При родах у нее случилось заражение крови, и она умерла. С отцом они не были расписаны». Что делать с девочкой? На семейном совете решили — из роддома Галю заберет бабушка Екатерина Васильевна Зимина, но и Сидоровы не останутся в стороне, будут участвовать в воспитании, помогать, чем смогут.

Так и пошло. Маленькая Галя жила на два дома — то на Таганской площади, то на Больших Каменщиках. Хорошо запомнила она дедушку Андрея Васильевича Сидорова. Он был главным инженером крупных строек — мотался в Свердловск, Воронеж. А когда приезжал домой, обязательно спрашивал внучку: что ты хочешь? С большим удовольствием они шли в рыбный магазин, каждый раз покупали икру. Не чаяла души в Гале и бабушка Прасковья Григорьевна. Но особенно любила ее тетя Клава, подруга мамы — играла с девочкой, баловала ее, водила на прогулки.

Именно так девятилетняя Галя и стала невольной свидетельницей начала романа Клавдии Андреевны и Николая Константиновича. «В чудесный воскресный день мы пошли гулять, — вспоминает Галина Дмитриевна. — Когда подошли к кинотеатру „Таганский“, тетя Клава сказала, что мы сегодня будем кататься на машине. Тут же подъехал большой черный автомобиль. На заднем сиденье сидел мужчина. Мы поздоровались, познакомились и поехали. Для меня это было очень волнительно. Все равно что приключение какое-то… Тетя Клава и мужчина разговаривали о чем-то своем. А я как зачарованная смотрела в окно. Помню, мне сказали, что мы сейчас поедем под мост и мне почему-то стало очень страшно». Дома Прасковья Григорьевна все удивлялась: и где это гуляли ее девочки, почему от них так пахнет бензином? Но девочки сначала молчали как партизанки, а потом отговорились тем, что ходили играть в парк.

Узнав, что Байбаков встречается с девушкой, нарком Каганович решил помочь. Управляющий делами достал два билета в театр. «После спектакля, — вспоминал Николай Константинович, — была не была — я пригласил Клаву в ресторан, заказал кахетинского вина и, обязав себя быть решительным, сказал ей: „Вот что, Клава. Нет у меня времени на ухаживания. Совсем нет. И если я тебе нравлюсь — то вот моя рука. А если нет — прогони меня сейчас же“». Девушка попросила время на раздумье. Байбаков согласился: «Полчаса».

«Не помню, что думал и чувствовал я, говоря так. Но говорил не в шутку, а вполне серьезно. Я знал, что такого удобного случая для того, чтобы объясниться с Клавой, может, долго не будет. И еще я знал, кому даю такой срок на обдумывание, видел по ее глазам, по всему милому, доверчивому облику. Клава — свой, надежный человек, она понимает, в каком сверхжестком режиме времени я живу, у нас — общие мысли и заботы».