Александр Стесин - Вернись и возьми Страница 13

— Какая муха его укусила?

— Энтони сделал мне предложение, — с расстановкой сказала Нана.

— О-го… Судя по его виду и по отсутствию кольца, ты ему отказала.

— Какое кольцо? О чем ты говоришь? У нас это не принято. Но вывод правильный.

— А я и не знал, что у вас с ним… отношения.

— Отношения исключительно дружеские. Просто одиноко ему, вот и все. Энтони нужен человек, который будет его слушать и вытаскивать из депрессий.

— Его можно понять.

— Конечно, можно. Мне нужно то же самое. Следовательно, мы друг другу не пара. Примерно это я ему и сказала.

— И что он?

— Попросил, чтобы я старалась не попадаться ему на глаза.

— Может, отойдет?

— Не думаю. Нигерийским мужчинам отходчивость не свойственна. Оно и к лучшему. Мне здесь в любом случае пора закругляться. Особенно после истории с артеренолом.

— Что за история с артеренолом?

— А я разве тебе не рассказывала? Это еще на прошлой неделе случилось. Я отлучилась на пять минут в медсестерскую, а когда вернулась, увидела, что у моего пациента вместо ванкомицина висит капельница с артеренолом.

— То есть кто-то ошибся?

— Ошибиться в данном случае могла только я. Но я этого не делала.

— Ты шутишь.

— Зачем мне шутить? Если бы я не заметила, был бы «код 99».

— Кто же мог такое сделать?

— Уж не знаю кто. Доказательств у меня нет.

— А подозрения?

— Недоброжелатели всегда найдутся, а уж среди медсестер особенно.

— Ты Энтони все это рассказывала?

— Боже упаси. Он бы, чего доброго, взялся, как он это любит, вывести злодеев на чистую воду. И сделал бы только хуже. Не надо мне никаких разбирательств. Надо просто собрать вещи и тихо уйти. Попрошу в агентстве, чтобы меня досрочно перевели. Кажется, это можно. Будешь навещать меня в Аризоне, или куда там меня теперь пошлют.

— Ты что, правда решила уехать?

— «…И пришло разрушение»[28]. Нам, африканцам, не привыкать. Я, кстати, так и не спросила: почему тебя так тянет в Африку?

— В Африку?..

— В Африку, в Африку. Туда, где негры живут. Что с тобой?

— Не знаю, по привычке, наверное.

— Что — по привычке?

— В Африку тянет по привычке. У меня это идея-фикс еще с первого курса мединститута.

— А тогда почему тянуло?

— Жажда экзотики, юношеский максимализм.

— Ну-ну.

— Не знаю я, Нана, почему меня постоянно куда-то тянет. То есть знаю, наверное. Я ведь эмигрантское отродье, в Америке русский, в России американец. Человеку, который не здесь и не там, надо ехать в Африку. Преодолеть закон исключенного третьего.

— Понимаю: санкофа.

— Что?

— Сан-ко-фа. Как бы ты это перевел?

— Вернуться, чтобы взять… Вернуться, чтобы что-то взять.

— Правильно. Санкофа — это из адинкра, из наших символов. Я вот тоже всю жизнь живу, как будто это все — так, на время, а в один прекрасный день я все брошу и благополучно вернусь домой. Хотя где этот дом, я понятия не имею. Надо, мне кажется, сменить установку. Пожить без костылей. Тогда никакая Африка не понадобится… Но в Гану ты все равно поезжай, тебе там понравится. Вон ты уже как на чви болтать начал — зря, что ли, старался?

Через неделю она уехала. За день до ее отъезда я договорился с Маоли, и мы устроили отвальную. Супруги Онипа, как всегда, приготовили пир на весь мир, но праздник получился на тройку — много случайного народу, какое-то машинальное и бессмысленное оживление, всё не так. Дружба с Энтони угасла сама собой. В больнице мы пересекались редко. Периодически созванивались, вкратце сожалели, что давно не виделись, давно пора наверстать, но на этой неделе никак, может быть, на следующей, в общем, держим связь… Нана присылала из Аризоны письма, которые подписывала «Nochka», пытаясь воспроизвести запомненное со слуха русифицированное обращение. Не «Ночка», а «Наночка»! «Nochka» means «Little night». Little night? That’s even better.

Воскресным утром за окном голосит неотложка, и через пять минут отряд парамедиков в синих джемперах, с носилками наперевес штурмует квартиру, возвещая о своем прибытии воинственным «CLEAR!» — «Дорогу!». WHAT IS HER NAME? WHAT IS THE PATIENT’S NAME? «Хёр нэйм?» — переспрашивает мама. HER NAME, HER NAME! DOES ANYONE HERE SPEAK ENGLISH? Они хотят знать, как ее зовут. Хёр нэйм из Соня…

Сонья, Сонья! Ражий парень с ирландским трилистником на запястье выволакивает пациентку на середину комнаты, разрезает ночнушку, наклеивает присоски для ЭКГ. Его напарница поднимает с пола пустой пузырек из-под снотворного. DID SHE TAKE THIS? SONYA! WHY DID YOU TAKE IT, SONYA? Отзываясь на имя, искаженное иностранным произношением и обезличенное смертью, бабушка Соня коротко всхлипывает, но возвращается в сон, как будто решив, что обращались не к ней.

Часть II. Эльмина

— American? Красный Крест? Нет? Все равно аквааба, мы тебя ждали, — тараторит фельдшер, уступая мне место. — Видел толпу пациентов в приемной? Все эти люди ждут тебя!.. Ну, до завтра. — И, перекинув халат через спинку стула, направляется к выходу.

— Но мне никто так и не объяснил толком, что к чему…

— А чего объяснять-то? — фельдшер оборачивается в дверях, делает суровое лицо. — Есть лекарство от мар-лялии[29], есть амоксицир-лин. Что еще? Больных будешь вызывать вот по этому списку. Ничего сложного!

В этот момент из-за спины фельдшера, в узком проеме между косяком и дверью, появляется миниатюрная женщина с тремя детьми. Женщина явно рассчитывает прошмыгнуть в кабинет мимо фельдшера, но тот резко подается вбок и, прижав ее всем своим весом, рявкает себе под мышку:

— Хван на афрэ уо? Оби афрэ уо?[30]

— Докета на уафрэ…[31]

— Докета дье, нэни абрэ. Кочвен коси сэ эбефрэ уо, уэй?[32]

— Дээби, ме сеэсеи хо[33], — вмешиваюсь я.

Фельдшер удивленно оглядывает меня и, сердито причмокнув, вваливается обратно в кабинет — видимо, решив, что, хотя сложного ничего и нет, оставлять меня без присмотра все же не стоит. Заняв свое прежнее место (для меня нашелся другой стул), фельдшер небрежно машет пациентке, которая, впрочем, и без его команды уже переступила через порог и теперь — за неимением третьего стула — переминается у входа, окруженная голопузым выводком.

— OК, бра, шеше бээби атена асэ. Уамманье?[34]

Женщина подталкивает к «следовательскому» столу свой детсад: речь пойдет не о ней, а о них. Сама же заходит с другой стороны и, наклонившись, пускается в объяснения — скороговоркой и шепотом. Здесь так принято. О симптомах болезни, даже если это — обычный насморк, пациент сообщает врачу на ухо. Даже если рядом нет никого, кто бы мог (а уж тем более захотел) подслушать.