Наталья Болотина - Потемкин Страница 13

Сразу же по вступлении на престол Петр III вызвал в Петербург своих родственников — принцев Георга Людвига Голштейн-Готторпского и Петра Августа Фридриха Голштейн-Бека. Желая обеспечить свою безопасность и поставить на ключевые посты наиболее преданных людей, Петр III назначил 3 марта 1762 г. своего дядю герцога Георга Голштейн-Готторпского полковником лейб-гвардии Конного полка. Это был еще один повод для возмущения гвардии: как, их полковником была сама императрица Елизавета Петровна, и после этого они должны подчиняться бывшему прусскому генералу? Григорий Потемкин был определен к нему в ординарцы. Но служба эта продлилась недолго.

Всеми своими неловкими, хотя порой вполне разумными действиями Петр III неминуемо приближал свое падение, ускоряло его и постепенная деградация императора как личности и государственного деятеля, что отмечали все современники. Со времен Петра I на первый план выходит именно личность государя, его персональные качества; одной законной власти на престол становится недостаточно. Русское общество, его политически активная часть, «доросло» до неприятия царя-самодура с немотивированными поступками. По Петербургу носились слухи даже о слабоумии императора, о его неспособности управлять государством, сама Екатерина II утверждала: «Петр III потерял ту малую долю рассудка, какую имел. Он во всем шел напролом… Он хотел переменить веру». Авторитет императора подрывался его беспорядочной личной жизнью, фактически он открыто пребывал в состоянии двоеженства, поскольку не только не скрывал свою связь с фавориткой — графиней Елизаветой Романовной Воронцовой, но и всячески ее подчеркивал, иногда унижая законную супругу Екатерину Алексеевну в присутствии двора. Нарекания в адрес императора усилились и стали всеобщими, когда он через месяц после вступления на престол дал полную волю своей любвеобильности, и его увлечения приводили к бурным сценам ревности со стороны основной фаворитки. Столь неблаговидное поведение императора Российской империи вызывало недоумение и удивление иностранных дипломатов и возмущение его подданных. Во время одного из обедов, по рассказам иностранца, «девица Воронцова… совершенно забыла все подобающее государю почтение, даже до того, что осмелилась назвать его гадким мужиком и еще другими словами, повторить которые не позволяет приличие», а вскоре произошла еще более горячая сцена, причем оскорбления, которыми обменялись император и его фаворитка, по мнению рассказчика, «редко можно слышать на наших рынках». Как снежный ком росло количество выходок Петра III, он проводил свои вечера в пьянстве, «распущенность и попойки, выходящие из границ всякого приличия, — свидетельствовал современник, — увеличиваются ежедневно при вечерних пирушках до такой степени, что составляют мучение и возбуждают отвращение в тех, кому приходится на них присутствовать». Конечно же, Григорий Потемкин многого не знал в те времена о жизни при дворе и выходках императора, очевидцами которых становились дипломаты и высокопоставленные чиновники. До него доносились лишь отголоски происходящих событий, да еще в пересказе гвардейцев, передающих то, что слышали, со своими домыслами и комментариями. Но вот однажды, уже после назначения ординарцем к герцогу Георгу Голштейн-Готторпскому, Потемкин, сопровождая его во дворец, стал очевидцем одной нелепой сцены. Император обращался со своими голштинскими родственниками, как с равными, что иногда порождало непонятные и неприемлемые для русского человека ситуации. Из приоткрытых дверей залы Потемкин с любопытством наблюдал за беседой Петра III с дядей. О чем они говорили, он не слышал, но вдруг государь и принц Георгий, как настоящие прусские офицеры, из-за различия мнений в разговоре обнажили шпаги и уж собрались было драться, но их поспешил разнять любимый обоими Николай Андреевич Корф. Потемкин был удивлен: разве может подданный, даже состоящий в родстве с монархом, вести себя с ним, как с равным? Испокон веку такого не бывало на Руси. А в другой раз из-за дверей ему послышался резкий раздраженный голос императора и тихий женский плач, секунду спустя из залы вышла Екатерина Алексеевна и, бросив на гвардейца рассеянный взгляд, не заметив его за пеленой слез, скрылась в своих апартаментах. Да, чудные дела творятся во дворце, добром это не кончится. Потемкин вспомнил слова одного из гвардейцев, П.Б. Пассека, слышанные им от сотоварищей: «У этого государя нет более жестокого врага, чем он сам, потому что он не пренебрегает ничем из всего, что могло ему повредить».

Недовольные прекрасно знали не раз опробованный в истории России способ разрешения такого политического кризиса, когда, по их мнению, монарх не соответствовал возлагаемым на него надеждам, — дворцовый переворот. Традиционно самыми активными его участниками стали гвардейцы под предводительством братьев Орловых. Молодой и пылкий вахмистр Григорий Потемкин, с восхищением внимавший словам заговорщиков, с головой окунулся в придворную интригу и тотчас же стал в ряды сторонников великой княгини Екатерины Алексеевны. Самым видным из братьев Орловых, принесшим им милость и благодарность Екатерины, был ее фаворит и отец сына Алексея, тезка нашего героя — Григорий Орлов. Этот предшественник Потемкина в ряду фаворитов, несомненно, достоин нашего внимания. Как писал очевидец «революции 1762 г.» Рюльер, Григорий Григорьевич Орлов — «мужчина стран северных, не весьма знатного происхождения, дворянин, если угодно, потому что имел несколько крепостных крестьян и братьев, служивших солдатами в полках гвардейских…». Еще в 1760 г. Орлов появляется при «малом дворе» Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны, он был младше ее всего на пять лет. Екатерина одинока, Орлов красив; сближению их содействовали доверенные люди. Григорий увлекся Екатериной, 25-летний красавец был от нее без ума, готов на все, лишь бы угодить великой княгине. Его самолюбию льстила близость к Екатерине, он не только не скрывал своего положения, но и всячески выставлял его на вид. Орлов везде следовал за своей любезною, всегда был перед ее глазами. Новое значение приобрела их близость после рождения сына — Алексея Бобринского.

Жизнь незаконных отпрысков коронованных особ всегда несла на себе отпечаток их происхождения, занимала людей, вызывая преувеличенный интерес, и, как правило, была окутана сенью таинственности и легенд. В судьбе сына Екатерины Великой и ее фаворита Григория Орлова все примечательно, начиная уже с самого его рождения. Зная особую страсть Петра III к тушению пожаров, сторонники Екатерины, чтобы обезопасить будущую мать, решили, что, как только начнутся роды, кто-нибудь из них для отвлечения внимания подожжет свой собственный дом. В Пасхальную ночь 1762 г. у великой княгини начались родовые схватки, и дом графа Гендрикова тотчас запылал. Однако, как оказалось, напрасно: роды неожиданно прекратились. Возобновились они только через четыре дня, и тогда загорелся дом ее камердинера — Василия Шубина. Все прошло благополучно, младенец родился в четверг на Святой неделе, 11 апреля, в Зимнем дворце в апартаментах Екатерины, расположенных в юго-западном углу и выходящих окнами на Дворцовую площадь и Адмиралтейство. Сразу же после появления на свет ребенок, завернутый в бобровую шубу, был вынесен из дворца, а спустя некоторое время в спальню супруги ворвался император — слуги предупредили, что на половине императрицы что-то происходит. Но, собрав все свои силы, Екатерина встретила его уже одетой. Спустя многие годы, так и не решившись назвать себя матерью, императрица Екатерина Великая собственноручным письмом известила своего сына о дате и обстоятельствах его рождения. «Алексей Григорьевич. Известно мне, что мать ваша, — писала она о себе в третьем лице, — быв угнетаема разными неприязными и сильными неприятелями, по тогдашним смутным обстояте\ьствам, спасая себя и старшего своего сына, принуждена нашлась скрыть ваше рождение…» В одном из писем к знаменитому французскому просветителю императрица дала предельно краткую характеристику родителям Бобринского: «Он происходит от очень странных людей и во многом уродился в них». Не открывая себя, отец и мать прилежно занимались вопросами воспитания и образования сына, росшего в семье камердинера Шкурина. В неменьшей степени Екатерину беспокоили будущий общественный статус сына и его материальное положение. Среди секретных бумаг из кабинета императрицы сохранились ее собственноручные указы и распоряжения, в которых подробно излагалась система денежного обеспечения малолетнего Алексея.