Илья Голенищев-Кутузов - Данте Страница 13

Данте видел в первом своем сне, что в его комнате в облаке цвета огня появился юноша, который нес в руках спящую Беатриче, едва прикрытую прозрачным плащом. Когда видение отступило, Данте написал сонет, в котором излагал это странное на первый взгляд событие, трудное для понимания.

На небе звезд не меркнуло сиянье,И не коснулась ночь предельных мет —Амор явился. Не забыть мне, нет,Тот страх и трепет, то очарованье!Мое, ликуя, сердце он держал.В его объятьях дама почивала,Чуть скрыта легкой тканью покрывал.И, пробудив, Амбр ее питалКровавым сердцем, что в ночи пылало,Но, уходя, мой господин рыдал.

Он послал своей сонет флорентийским поэтам. Многие ответили ему в стихах, по обычаю того времени, но плохо поняли, что хотел сказать Данте. Среди поэтических корреспондентов оказался один, чьи стихи удивили Данте, так как они намного превышали тот средний уровень слагателей рифм, которыми была полна Тоскана. Данте повстречал поэта, обладающего изысканной техникой и возвышенностью чувств. Автором ответного сонета был Гвидо Кавальканти.

Данте мысленно то удалялся, то возвращался к Беатриче. Следуя провансальской куртуазной манере, он выбирал «даму защиты», которой порою писал стихи, звучащие вполне искренне. Стих его совершенствовался от наивно гвиттонианского до утонченного стиля Гвидо Кавальканти и возвышенного Гвидо Гвиницелли. Поэтика Данте становилась поэтикой нового сладостного стиля, но он долго не мог порвать с провансальской поэзией, с темами сицилийцев, с приемами старой тосканской школы. Склонность Данте к «даме защиты», к которой иногда непритворно устремлялись вздохи поэта, оскорбила Беатриче, очевидно желавшую, чтобы стихи Данте были обращены только к ней. И она отказала Данте «в своем пресладостном приветствии», а в этом приветствии, по словам Данте, заключалось все его блаженство.

Однажды, когда огорченный Данте заснул в слезах, «как побитый ребенок», он увидел в своей комнате юношу. Присмотревшись, Данте узнал властителя сердец Амора. Молодой сеньор заговорил важно, мешая латынь с итальянским: «Сын мой, пришло время оставить притворство наше». И вдруг Данте увидел, что Амор заплакал. «Владыка, почему ты плачешь?» — в недоумении спрашивает Данте и слышит в ответ: «Я подобен центру круга, по отношению к которому равно отстоят все точки окружности, ты же — нет». Данте показалось, что юноша говорит очень непонятно. К этому образу, рожденному философскими раздумьями, Данте будет возвращаться неоднократно. В «Пире», толкуя Аристотеля, он напишет: «Каждая вещь более всего совершенна, когда она касается и достигает собственного достоинства; в таком случае она более всего отвечает своей природе, поэтому круг можно назвать совершенным тогда, когда он действительно круг. Это достигается в том случае, когда в нем есть точка, равно отстоящая от окружности». Амор «Новой Жизни» и хотел сказать: «Я центр круга, центр совершенной фигуры. А ты еще на периферии великого искусства любви». В экстатической поэзии неистового францисканца брата Якопоне да Тоди, которого в дни юности Данте знала вся Италия, мы находим тот же образ — Бога любви, пребывающего в центре круга. В последней песне «Рая», написанной великим поэтом незадолго до смерти, бог неизменной любви находится в центре мироздания, управляя Солнцем и другими светилами.

Амор объясняет, что Беатриче, не удостоила Данте приветствия, боясь, что поэт принадлежит к числу докучных, то есть недостойных, некуртуазных людей. Прекрасный юноша советует Данте написать баллату[5] и направить ее Беатриче с заверениями в преданности, обещая, что будет на его стороне, и сам отправится сопровождать стихотворное послание. Форма бал-латы, которую выбрал Данте, уже перестала быть песней, написанной для музыки и танцев (откуда и ее название), и стала поэтической формой с определенным чередованием рифм, обычно на любовную тему:

Баллата, ты любви отыщешь бога,С Амором вместе к даме ты пойдешь,Чтоб оправдание, которое поешь,С ним обсудить — открыта вам дорога…

«Новая Жизнь» непрестанно открывает нам внутренний мир поэта, иногда в терминах несколько непривычных современному читателю. Носящиеся вокруг Данте и других поэтов сладостного нового стиля духи: зрения, слуха, сердца — не что иное, как символические изображения чувств и переживаний героя. Эта система психологических знаков была в значительной степени заимствована у арабских медиков, труды которых стали известны в средневековой Европе благодаря латинским переводам. Разлад между внутренними духами приводит к смятению чувств, способен потрясти человека и довести его до экстаза. Данте был уже тогда мастером «противоречий», именуемых у провансальцев «discors». Нам известен такой образец спора души и сердца у поэта XV века Франсуа Вийона. Современный психолог может составить себе самое точное представление о душевной жизни поэтов сладостного стиля, если он вскроет сущность языка внутренних переживаний, на котором говорили Гвидо Кавальканти и его друзья. Поэт охвачен любовью. Одна его мысль желает власти Амора, другая напоминает о муках, которые надлежит перенести влюбленному; «и каждый помысел столь мне противоречил, — рассказывает Данте, — что я пребывал в неведении, подобно тому, кто не знает, по какой дороге должен он идти; желает отправиться в путь и не знает, куда он стремится».

Лишь о любви все мысли говорят,И столь они во мне разнообразны,Что вот одни отвергли все соблазны,Другие пламенем ее горят.Окрылены надеждою, парят,В слезах исходят, горестны и праздны;Дрожащие, они в одном согласны —О милости испуганно твердят.

Находясь в таком расстройстве чувств и смятении мыслей, Данте избегал людей. Однажды пришел один из его друзей и пригласил его «в некое место, где много дам являет свою красу», что, по всей вероятности, означает какой-либо большой семейный праздник, скорее всего свадьбу. Данте вместе со своим неизвестным доброжелателем и другими флорентийскими молодыми людьми остался на свадьбе. Вдруг он ощутил чудесный трепет в левой стороне груди, тотчас же распространившийся по всему телу. «Я прислонился к фреске, которая шла вокруг по стенам зала, чтобы скрыть мое волнение, — читаем в „Новой Жизни“. — Боясь, чтобы другие не заметили мое волнение, я поднял глаза на дам и увидел среди них Беатриче. Тогда столь сокрушены были мои духи силою, которую Амор возымел, увидя меня столь близко от благороднейшей госпожи, что в живых остались лишь духи зрения, но и они находились вне своего органа, ибо в нем соизволил пребывать Амор, чтобы видеть чудотворную госпожу… Многие из дам, заметив, как я изменился, начали насмехаться надо мной вместе с благороднейшей госпожой. Тогда друг мой, желавший мне добра и обманутый в своих ожиданиях, взял меня за руку, увел от взоров этих дам и спросил, что случилось со мной. Когда я пришел в себя и возродились мои поверженные духи, а изгнанные вернулись в свои владения, я сказал моему другу: „Если бы дама знала мое состояние, я не думаю, чтобы она так насмехалась надо мной, но сострадание ко мне возникло бы в ее сердце“.