Геннадий Прашкевич - Жюль Верн Страница 13

Мадам Баррер, содержавшая один из модных салонов, была близкой приятельницей Софи, матери Жюля, и дружила с дочерью Александра Дюма-отца (1802—1870). По просьбе мадам Баррер шевалье д'Арпантиньи, известный хиромант и чревовещатель (Дюма-отец всегда страстно верил в любые, самые невероятные чудеса), любезно свел юного провинциала со знаменитым писателем. Правда, Жюль некоторое время колебался. Его так холодно встретили в доме республиканца Виктора Гюго, а тут сам Дюма… Сын наполеоновского генерала… Автор «Трех мушкетеров» и «Графа Монте-Кристо»… Эти небожители так далеки от проблем молодых людей, только еще рвущихся к славе… Чем студент-юрист может заинтересовать писателя?

Но визит состоялся. И придал бодрости Жюлю Верну.

В замке Дюма «Монте-Кристо» можно было встретить разных людей.

Хозяин жил в атмосфере непреходящего праздника, винные погреба замка никогда не закрывались, вечерами над лужайками просторного сада вспыхивали фейерверки. Ох уж эти революции! Будем надеяться, что они не будут следовать одна за другой без перерыва! Революции, даже самые прекрасные, отвлекают людей от чтения, продажи книг сразу падают. Жизнь прекрасна, когда ее течение ничто не нарушает. Мир должен принадлежать художникам!

Дюма интенсивно работал.

Переписчики его рукописей всегда были заняты.

Угроза возможного банкротства? Смешно! Долги Александра Дюма-отца были столь велики, что о них можно не задумываться. Искусство — вот единственный достойный предмет для размышлений. Всё остальное не стоит потерянного времени! Курчавый, огромный, излучающий радость жизни Александр Дюма сразу и навсегда поразил Жюля. Конечно, Виктор Гюго был полубогом, но полубогом мраморным, холодным, занятым только собой, а Александр Дюма-отец меньше всего хотел говорить с юным и явно талантливым провинциалом о Париже. Зачем ему говорить о Париже, когда всё вокруг — Париж?! Когда он, Александр Дюма, и есть Париж! Зачем говорить о баррикадах и перестрелках, когда можно обсуждать невероятные приключения самого писателя, неоднократно пережитые на Ближнем Востоке и даже в России?

«Наверное, мой юный друг не слышал о том, как однажды мне удалось перепить самого египетского бея?»

Египетского бея? Трудно представить!

«Наверное, мой юный друг не слышал о том, как…»

Нет, конечно! Но если и слышал, можно выслушать еще раз.

«Похоже, мой юный друг — бретонец. Худой, синеглазый, белокурый…»

Жюль был покорен. Он всего лишь студент Сорбонны, он только готовится к адвокатской карьере. Да, он пишет стихи! Но их не сравнить со стихами того же Теофиля Готье. Да, он музицирует, пытается писать драмы, но…

Никаких но! Великий писатель каким-то волшебным образом подчеркнул совершенно явную для него особенность молодого поэта. Обаяние и талант! Это чувствуется во всем. Он, Александр Дюма, чувствует талант издалека, он многим помог. Он не скрывал, что нуждается в талантливых помощниках. Совсем недавно Александра Дюма-отца со скандалом покинул один из главных (не известных никому) соавторов — Огюст Маке. С его помощью мэтр написал множество замечательных книг, но ведь важна рука Мастера! Важна не черная работа, а именно рука Мастера. Важен стиль, важна энергия творчества! Ни один талантливый человек не уходил от великого Александра Дюма, не поделившись с ним хотя бы крупицей своего таланта. Жюль, конечно, был наслышан о грандиозных попойках и пиршествах, якобы постоянно происходящих в замке, но сейчас, приглядываясь, прислушиваясь, отвечая на десятки обращенных к нему вопросов, он еще и еще раз убеждался, что ничего в мире нельзя брать на веру. Совсем недавно его разочаровал мэтр Виктор Гюго. Нет-нет, не романами, не великой поэзией, не политическими высказываниями, а своим отношением к людям — напыщенным, высокомерным. А рядом с Александром Дюма, рядом с не менее великим творцом, он — студент, начинающий поэт, не испытывает никакого смущения! Ему радуются, ему наливают, ему подносят, хотя сам Мастер (Жюль внимательно все отмечал) практически не прикасался ни к вину, ни даже к черному кофе. Для Мастера (это непременно нужно запомнить) все чрезмерности нехороши. Глоток вина — это пожалуйста! Но глоток, не больше. Сигара — да! Но не две. Писатель всегда должен быть в форме. Жюль Верн с восхищением следил за чудовищно беззаботным (внешне) курчавым креолом, при котором не было ни сдержанной (мраморной) мадам, ни вечно ироничного оруженосца Теофиля Готье, — просто замок наполняли, шумели, веселились какие-то безобидные веселые рожи.

«Чему вы хотите себя посвятить?»

Виктору Гюго такой вопрос в голову не пришел.

А вот Александр Дюма этим благожелательно заинтересовался.

Пришлось объяснять, пусть сумбурно, свой глубочайший интерес к поэзии и к театру. И пришлось остаться ночевать в замке. А потом остаться в замке еще на одну ночь. Вино в больших количествах подсказывает нам самые простые решения. Желудочные колики были забыты. «Какое наслаждение, — писал Жюль Верн отцу, — вот так непосредственно соприкасаться с литературой, предвидеть, как пойдут ее пути, наблюдать все эти колебания от Расина к Шекспиру, от Скриба к Клервилю. Тут можно сделать глубокие наблюдения над настоящим и призадуматься над будущим. К несчастью, распроклятая политика даже на прекрасную поэзию набрасывает прозаический покров. К черту министров, президентов, палату, если во Франции будет хотя бы один поэт, способный волновать сердца! История доказывает, что политика относится к области случайного и преходящего. Я же повторяю вслед за Гёте: "Ничто из того, что делает нас счастливыми, не иллюзорно"».

20

Александр Дюма-отец поддержал Жюля.

Он увидел в нем поэта. Он увидел в нем драматурга.

Всё, хватит! Никаких больше стишков! Театр — вот дело жизни.

Жестокая кузина Каролина Тронсон (он так и не смог ее забыть) права: все эти стишки никому не интересны, пусть даже некоторые, как песенка «Марсовые», становились популярными. Ненадолго, к сожалению.

В расставанья час,снявшись с якорей,видел ты не разслезы матерей.С сыном распростясь,Старенькая матьПлачет, не таясь:Ей так трудно ждать.Так душа болитВ тишине пустой…Мать свечу сулитДеве пресвятой.— Только б уцелелбедный мальчик мой,бури одолели пришел домой…Марсовые, эй!По местам стоять,чтоб средь волн скорейземлю отыскать.Вперед! Вперед!Друзья, вперед!Нас море вечно вдаль зовет —Вперед![12]

В сущности, это даже не поэзия.