Сергей Реутов - Любовь в объятиях тирана Страница 13

Чингиз осторожно погладил принцессу по голове. Богатое покрывало соскользнуло с волос, длинные черные косы тяжкими плетями опустились вдоль спины почти до самого пола. Так, во всяком случае, показалось хану.

«У Бортэ никогда не было таких длинных кос. У Бортэ не было и таких нежных щек, и таких светящихся глаз… Должно быть, эта дева послана мне для того, что месть моя была слаще, чтобы вознаградить меня за мое деяние, чтобы указать на его справедливость и мудрость…»

Принцесса молчала. Хан видел, что она внутри натянута как струна, но изо всех сил старается этого не показать.

— Войди же в мой дом, принцесса, войди моей любимой женой и не бойся, что сия гостья скоро появится на пороге твоей опочивальни…

Гулан поклонилась, в этот раз намного ниже.

— Благодарю тебя, великий каган! Я войду в твой шатер твоей женой и не буду бояться отныне за свою жизнь. Ибо ты дал мне слово!

Да, девочка с характером! Ну что ж, значит он и в самом деле сделал верный выбор — кровь меркитов сольется с его кровью и растворится в ней. Последний из племени меркит, его сын, уже не будет ребенком своего племени, а станет наследником Великого кагана и братом его старших наследников. Кровь меркит умрет навсегда… И даже имя их забудется в веках.

— Присядь, дитя, вкуси яств, отдохни! День был долгим, и путешествие непростым. Воздадим же хвалу плодам земли!

Гулан послушно опустилась на плотно скрученную кошму на возвышении, послушно взяла в руки чашу с теплым молоком. Послушно подождала, пока великий каган не опустится рядом и не нальет в молоко густого тягучего вина.

Вкус смеси показался девушке непривычным, но не неприятным. Через несколько минут она почувствовала, как уходит напряжение, перестает ныть спина, исчезает дрожь, которую с трудом удавалось сдержать.

Хан с удовольствием наблюдал, как порозовели щеки девушки, как стали более яркими ее губы.

— Ну вот, дитя, отныне ты всегда будешь властительницей этих мест, моей любимой женой и хозяйкой. Завтра сюда доберутся те, кому ты доверяешь, твоя мать и сестры. Они помогут тебе обосноваться здесь и будут всегда к твоим услугам, как только тебе понадобятся.

— Матушка? — Глаза Гулан вспыхнули. — Сестры?

— Да, дитя, как же иначе тебе царить и править во дворце без помощниц? Я подумал, что лучшего советчика, чем мать, тебе все равно не найти. А жена вождя меркит славится своим мудрым сердцем и поистине безбрежными умениями.

Лицо Гулан расцвело от радости. «К тому же, дитя, ни ты, ни она не узнаете, что станет с теми, кто остался дома. Не узнаете никогда, клянусь!»

Теперь Гулан чувствовала себя в этих каменных стенах и в самом деле как у себя дома. Хан улыбался, рука его, теплая и нестрашная, лежала у девушки на плечах. Завтра появится матушка… Как хорошо, как спокойно, как радостно все кругом…

Объятия хана стали сильнее, жаркие губы прижались сначала к шее, а потом и к губам девушки. Ничего не зная о поцелуе, она ответила на ласку хана так, как могла.

— Я научу тебя всему, моя любовь, — прошептал Чингиз, сбрасывая вышитый верхний халат.

— Я выучусь всему, что ты пожелаешь, мой хан, — ответила девушка, покорно позволяя снять с себя войлочную накидку.

С того странного вечера прошел год. Стояла такая же холодная осень, грозившая вот-вот превратиться в зиму. Год Мыши был на исходе. Однако Гулан было не до праздничных забот. Она кормила маленького Кюлькана и думала о муже.

Поход затянулся. Хан, который никогда не ошибался, всегда держал слово, все еще не добрался до своего дворца. Слуги говорили, что он отправился к своей старшей жене, Бортэ, однако Гулан верить в это не хотела. Что ему там делать с этой злой старухой? А здесь его маленький сын, его наследник.

— Поход, — прошептала уснувшему малышу Гулан. — Поход выдался неожиданно тяжелым.

На женской половине слышен был голос матушки — та отдавала распоряжения. Дочь ожидала мужа, великого кагана, уже почти десять дней, и мать помогала ей как могла.

«Отчего матушка так печальна? Отчего так резко в последнее время звучит ее голос? И отчего все время заплаканы мои сестры?»

Гулан ощутила, что она словно приходит в себя после страшного сна. Сна, длившегося почти год — с того мига, как вошла она под этот кров, и до того мига, как родился ее сын, первенец, наследник.

— Я назову его Кюлькан, — тогда прошептала она.

— Да, детка. Твой сын будет Кюльканом.

— Но, быть может, лучше было бы дать ему имя деда, твоего мужа и моего отца, Токтоа-беки?

— Нет, родная, это будет ошибкой. Наследник великого кагана не должен носить имени вождя другого племени… дабы не вызвать ненависти у его старших братьев и презрения у его отца.

Губы матушки дрожали. Но только сейчас, по прошествии трех почти месяцев, Гулан задумалась, отчего. Тогда она была уверена, что мать просто рада за нее, рада, что малыш здоров, что выжила она, Гулан, что сможет выносить и родить великому кагану и других детей.

Девушка встала. Осторожно положила уснувшего сына и поправила кошму так, чтобы она высоким валиком окружала ложе наследника хана. Малыш сладко спал.

Гулан вышла из покоев и раскрыла двери комнаты, откуда был слышен материнский голос.

— Хатун, — в низком поклоне склонились служанки.

— Дитя мое. — Матушка раскрыла Гулан объятия.

— Мне нужно поговорить с тобой, мама… — прошептала девушка.

— Не здесь, дитя.

Гулан кивнула.

— Мне нужно отдать распоряжения по дому.

Девушка развернулась и поспешила обратно в свои покои — она слышала, что мать спешит следом за ней.

К счастью, Кюлькан крепко спал. Гулан опустилась рядом с сыном на китайскую лаковую скамеечку и указала матери место напротив себя.

— Мама, мне нужно поговорить с тобой. Но так, чтобы никто и никогда не догадался, о чем мы говорим.

Та покорно кивнула. Она ожидала этого разговора, готовилась к нему и в глубине души была рада, что дочь первой его начала.

— Отчего все время так печальны твои глаза, мама? Отчего плачут мои сестры?

Матушка тяжело вздохнула. Что ж, откладывать дальше, лгать — было бы уже неразумно. Но следовало помнить и о Кюлькане — горе могло лишить Гулан молока.

— Я расскажу тебе все, дочь. Однако слова мои будут страшными, а горе, что свалится на твои плечи, может быть нестерпимым. Смири же сердце, дочь, и прими известия без гнева, как подобает принцессе меркит.

— Как давно я этого не слышала, — с улыбкой проговорила Гулан. — Теперь я чаще жена Великого кагана.

— Ты всегда была и останешься наследницей имени меркит. А Великий каган… Всего лишь твой муж. В твоих руках сейчас больше власти, чем в его имени, — у тебя растет его сын.