Павел Лукницкий - Сквозь всю блокаду Страница 137

А сейчас, подготовив для передачи в ТАСС по телефону корреспонденцию, я слушаю радио у себя в квартире. Заслуженный хирург республики Иван Петрович Виноградов произносит речь: «…Я счастлив, что отныне и вовеки наш город будет избавлен от варварских обстрелов всякими „фердийандами“.[51] Я счастлив, что моя коллекция осколков, извлеченных из нежных тканей детей, из тел наших женщин и стариков, не будет более пополняться. А сама коллекция пусть останется как свидетельство дикарских дел немецких захватчиков. Слава бойцам и офицерам фронта! Слава ленинградцам!..»

О боевых делах своего подразделения, участвующего в наступлении, рассказывают по радио старший сержант Муликов, офицеры и рядовые фронта…

Радость, счастье, ликование сегодня в нашем чудесном городе. Великое торжество победителей!

29 января

Высшее чувство удовлетворения и гордость владеют каждым ленинградцем, который в первый же день блокады сказал себе: «Буду с родным городом до конца, что ни случилось бы с ним, буду служить ему, буду его защитником». Жесточайшие испытания выпали на долю каждого ленинградца. Бывали минуты, когда празднующему сегодня свое торжество человеку казалось, что сил у него больше нет. Но он призывал на помощь волю, которую воспитывал в себе каждый день. Призывал на помощь веру в победу, никогда, ни на час за все эти два с половиной года не покидавшую его. И находил в себе силы переступить через очередное испытание. Голод, бомбежки, обстрелы, одиночество, труднейший быт — ничто не сломило его, и он дождался светлой радости. Блокады нет. Блокада снята. Немцы под Ленинградом разгромлены, уничтожены, жалкие их остатки отброшены в глухие болота и бегут в панике, в страхе, унынии. А в Ленинграде моем, победившем, гордом и счастливом, — великая торжественная тишина!

Сознание говорит каждому: дом стал домом, можно с уверенностью сказать, что он будет стоять невредимым и дальше, что в любую следующую минуту не ворвется с треском, грохотом, пламенем в твою квартиру снаряд. Можно ходить по улицам, не выбирая маршрутов, не прислушиваясь, не намечая глазом укрытие, которое может тебе понадобиться в следующую минуту. Погода стала просто погодой, а не «обстановкой», благоприятствующей или неблагоприятствующей обстрелу. Синие квадраты на северных сторонах улиц с белыми надписями: «Граждане, при артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна» — уже могут быть предметом исторического изучения. Трамваи останавливаются уже не в наиболее безопасных местах, а на прежних своих остановках. Тикающий метроном — просто пауза отдыха между двумя передачами, а не напряженная дистанция между возгласами: «Внимание, внимание! Район подвергается артиллерийскому обстрелу. Движение по улицам прекратить, населению немедленно укрыться!» — или: «Внимание, внимание! Артиллерийский обстрел района продолжается!» Не будет больше свиста, треска, грохота, встающих над грудами кирпичей столбов желто-бурого дыма; отныне только в памяти могут возникнуть бегущие с носилками сандружинницы, дети с оторванными руками, лужи крови, через которые нужно переступать…

Все это кончилось! Навсегда, навеки!..

Сознанием понимаешь эту истину, этот непреложный, свершившийся факт. Но условные рефлексы блокадного периода еще не изжиты. Счастье безопасности и покоя еще не вошло в плоть и кровь. Раздастся ли резкий звук, затикает ли метроном, вступишь ли на ту площадь, которую обходил всегда по краю, озарит ли тебя внезапной яркой вспышкой от трамвайной дуги, условный рефлекс (внутренняя собранность и напряженность) приходит раньше, чем мысль: «Ах, ведь это не то, не то, того уже не может быть, ведь немцы отогнаны и разбиты…» И много еще мелких особенностей в сознании и в быту, которые интересно наблюдать нынче как пережиток преодоленной блокады…

В каждом ленинградце — великая гордость: он оказался стойким и мужественным до конца, выдержка помогла ему дожить до часа наступления справедливости. Справедливость восторжествовала! Как это прекрасно, как радостно, как хорошо — может понять только переживший все ленинградец!

Эти дни не забудутся никогда. Впоследствии их затянет дымка воспоминаний, может быть, они романтизируются, но на всю жизнь останется чувство удовлетворенности от сознания, что ты сделал все от тебя зависившее, чтобы приблизить эти дни, дожил до них ничего не испугавшимся свидетелем и участником больших, необыкновенных событий.

Война еще не кончена. Не время еще отдыхать. Впереди и Луга, и Псков, и Нарва, и Выборг, томящиеся под пятой Гитлера. Впереди сотни городов до Берлина, которые нашей армии надо взять, чтобы полной и навеки неотъемлемой стала наша победа. А военному корреспонденту их надо увидеть, чтобы рассказать всем, какие барьеры сломлены на пути к достижению этой победы, чтобы самую эту победу описать как вершину человеческого духа и мужества.

Наступление продолжается!

Глава тридцать первая

В освобожденной Луге

(21–25 февраля 1944 г.)

После напряженных дней наступления я побывал в еще нескольких освобожденных от немцев пригородах Ленинграда, потом, пролежав десять дней в госпитале, снова выехал на фронт.

23 февраля. 8 часов утра. Луга

Позавчера, 21-го, в Ленинграде, Борис Лихарев но телефону предложил мне поездку от «Красной звезды» в первой «Красной стреле», отправляющейся в Москву, с тем чтобы через день вернуться в Ленинград. Но я предпочел, ехать на фронт — в войска, уже прошедшие Лугу.

Собирался недолго: полевая сумка, набитая до отказа, рюкзак с сапогами (сам я — в валенках) и продуктами, ибо аттестата у меня опять нет. Полушубок, валенки, теплое белье, рукавицы, пистолет — тяжелое снаряжение!

В 7 часов вечера, позавчера, на попутном трехтонном грузовике Высшего инженерно-технического училища ВМФ, вместе со знакомым майором А. А. Рядовым, выехал.

В кузове — бидоны с бензином и «хозяйственно-вещевое довольствие».

Перегруженный, несущийся как тяжелый снаряд, грузовик помчал нас по Пулковскому шоссе на Гатчину.

Прекрасное шоссе лилось как широкий гладкий поток. КПП больше нас не останавливали, их не было. Гитлеровцы бежали отсюда, видимо, очень поспешно: не успевали жечь деревни. Следов войны в темноте было не различить; только вместо некоторых домов виднелись среди развалин печные трубы.

Промчались по главной улице Гатчины. Каменные дома справа и слева были почти сплошь прогоревшими, с черными языками копоти над окнами. Только в редких домах кое-где виднелся свет. Много машин стояло вдоль улицы. Мы проскочили железную дорогу, я слышал веселые гудки паровозов, красным огоньком мигнул поднятый шлагбаум.