Александр Роднянский - Выходит продюсер Страница 14

И начались изматывающие переговоры с моими партнерами по «1+1» (американской компанией CME) на предмет покупки акций СТС. Как я уже упомянул раньше, как раз тогда из компании выходили Morgan Stanley и Universal, и «Альфа» искала покупателей для их пакета. Я привез в Москву руководителя CME Рональда Лаудера, который походил, посмотрел и спросил: «Почему ты заставляешь меня покупать такие дешевые вещи?» Я честно ответил: «Потому что они станут дорогими». Лаудер не поверил, переговоры закончились. Петр Авен предложил альтернативный вариант: взять в «Альфа-банке» кредит на $30 млн и купить самому, но перспектива взять на себя такую финансовую ответственность меня смутила. В результате доли Morgan Stanley и Universal выкупила шведская MTG.

Идея купить российский канал умерла, в то время как переговоры о моем руководстве СТС продолжались уже несколько месяцев. И тут я понял, что мне моя жизнь в Киеве перестала нравиться. Вот сижу я на «1+1»: отбиваюсь от одних политиков, ненавижу других. Скандалы с утра до вечера, я ограничен в проектах и возможностях. Хочу делать кино — на Украине не получается. Меня тогда много куда в Москве звали, но все предлагали деньги. А Авен и Герви предложили мне жизнь — новый вызов, новые горизонты, новый драйв. Мы разговаривали одиннадцать месяцев. Я тянул с окончательным решением до момента, пока не позвонил Авен и не сказал: «Все. Завтра твое официальное представление». Отступать было некуда. Мне понадобилась еще пара недель, чтобы закрыть украинские дела: передать руководство каналом «1+1» своему заместителю Володе Оселедчику и закончить в эфире кампанию парламентских выборов на Украине.

Акционеры сразу поставили передо мной понятные коммерческие задачи, выполнение которых сулило опцион на 10 % акций компании. Условий было несколько:

1. Добиться чистой прибыли $20 млн (на тот момент вся выручка канала составляла $21 млн, а прибыли не было вовсе).

2. Довести долю канала в аудитории 4+ до 10 %, то есть увеличить ее вдвое, причем не скачкообразно, а с удержанием аудитории на уровне 10 % на протяжении как минимум девяти месяцев (обязательно включая четвертый квартал года).

3. Обеспечить 80 %-ное техническое покрытие страны телевизионным сигналом, в том числе конкретные города. На момент моего прихода в СТС покрытие составляло 67–68 %.

Выполнение каждого из условий давало мне 3,33 % от обещанного опциона в 10 % акций.

Задача была для российского рынка беспрецедентной. Знакомые, особенно те, кто прежде работал на СТС, предупреждали: «Смотри, даже если выполнишь, что маловероятно, обманут и ничего не заплатят». Условия действительно были чрезвычайно сложными, но тогда я об этом не думал. Я приехал за новым вызовом, и он казался мне фантастически интересным, тем более что я получил карт-бланш в работе с каналом. По своей природе я люблю большие, монументальные проекты, и эта страсть доходит порой до смешного: меня и сейчас невероятно легко взять «на слабо», разыграв карту моей собственной мальчишеской дурости. И если говорить совсем откровенно, я хотел играть рискованно. Да, я мог бы не заработать денег, но зато получить удовольствие. В итоге удалось и то и другое. Вот только с праздника надо уходить вовремя.

Если смотреть на эту историю с украинской стороны, то выглядела она как дауншифтинг. СТС тогда представлял собой симпатичный, но безнадежно сегментный канал. Прохожий на улице Москвы или Новосибирска не смог бы назвать вам ведущих канала и никак не отреагировал бы, увидев их на улице.

Кроме того, на СТС не было новостного вещания. Если в Киеве бо́льшая часть времени уходила у меня на решение вопросов, связанных с информационным вещанием и производственными процессами, то на СТС дела обстояли совсем по-другому.

В компании была отстроена стандартная бизнес-конструкция, работали «по-взрослому»: совет директоров, департаменты, мощная маркетинговая концепция. При этом производство контента полностью отдавалось на аутсорсинг сторонним студиям. Группа топменеджеров формулировала задачи, формировала бренд компании, ее миссию и стратегию развития, а реализацией этих задач под контролем СТС занимались сторонние производители. На «1+1» в отделе производства работали триста человек, на СТС — от силы пять.

Телевидение всегда отражает политическую структуру общества. В СССР оно было централизовано. Несколько каналов функционировали как «суперстанции», вещавшие на всю территорию Советского Союза. В национальных республиках могли существовать отдельные телекомпании. Например, в Узбекистане были каналы УзТВ1 и УзТВ2 — на первом было смешанное вещание на русском и узбекском, второй был чисто узбекским. Два канала с ежедневным эфиром объемом в десять часов, они выступали «суперстанциями» в своих регионах, где их сигнал шел в неизменном виде на все приемники. В масштабах страны система ретрансляторов доносила московский сигнал — опять-таки в неизменном виде — до «лягушек на самых дальних болотах».

Появившийся в середине 1990-х СТС создавался по другому принципу — по принципу телесети. Он стал, по сути, реакцией на произошедшие в стране изменения. Доминирующая роль центра исчезла, и по всей огромной России, как грибы после дождя, начали возникать самостоятельные региональные телекомпании. Ельцин, как известно, отдал регионам столько суверенитета, сколько те считали, что могут переварить. И регионы начали переваривать информационную самостоятельность.

Новые телевизионные станции в силу бедности собственных рынков не могли (и, что интересно, до сих пор не могут) производить собственную конкурентоспособную телепродукцию, собственный контент в достаточном для 24-часового вещания объеме. В таких обстоятельствах и появляются телесети, объединяющие множество локальных станций. Головная компания предоставляет локальным партнерам свой брендированный контент — программы, сериалы, фильмы — в обмен на значительную часть их рекламного ресурса. Первой сетью в России стал как раз СТС, потом же эту модель развития освоили другие новые телеканалы — ТНТ, РЕН ТВ и др.

Развитие сети было одной из наших главных задач: мы постоянно подписывали новых аффилиатов (на телевидении аффилиатами называются локальные телестанции, не принадлежащие каналу напрямую, но частично или полностью ретранслирующие его эфир на своей территории) или выкупали станции. Основные локальные станции следовало именно купить, чтобы контролировать доходы, расходы, сетку вещания и т. д. Напрямую контролировать необходимо было главные рынки страны: Москву, Санкт-Петербург, Новосибирск, Казань, Екатеринбург. С другими региональными компаниями мы поддерживали партнерские отношения. Работа с партнерами в регионах была одной из самых трудных и требовала постоянного внимания. Они нередко перекраивали сетки вещания по своему усмотрению, не советуясь с нами.

Эти сложности в значительной степени ушли в прошлое. В ходе построения в стране «вертикали» самостоятельность регионов снижалась, и с того момента, как прямые выборы губернаторов были отменены, исчезла и основная функция местных телевизионных каналов — поддержка региональной власти. Губернаторам стало незачем их финансировать. В результате местные станции были отключены от политического денежного потока и начали вести себя по отношению к сети куда более лояльно.

Если в конце 90-х наступил расцвет регионального вещания, то с начала нулевых система снова меняется в сторону более жесткой централизации. Период моей работы в «СТС Медиа» пришелся на превращение сети в американском смысле этого слова в модифицированную «суперстанцию». Ее единственным отличием от подлинной суперстанции, например от Первого канала, было лишь то, что частью рекламных поступлений мы всетаки делились в регионах с владельцами компаний-партнеров.

Когда я переехал в Москву, Story First Communications имела два актива: группу региональных станций под руководством Владимира Ханумяна и телеканал СТС. Поначалу «Альфа» была акционером только телеканала СТС. В 2004 году был проведен так называемый roll-up (то есть покупка нескольких компаний с их последующим объединением), и «Альфа» получила ту же долю — 25 % — и в основной материнской компании Story First Communications. Вместе с приходом «Альфы» в Story First перешел и я, заняв пост CEO (Chief Executive Officer), говоря на языке американского бизнеса. По-русски это звучит устрашающе — главный управляющий директор. Моим Chief Operating Officer, COO, то есть исполнительным директором, стал Владимир Ханумян, впоследствии несколько лет отвечавший за все административные и бизнес-процессы в компании. Следующим шагом был поиск CFO, главного финансиста. Им стал Нилеш Лакхани из знаменитой калифорнийской Electronic Arts, выпускающей видеоигры.

Но вернусь из 2004-го к началу всей истории, в 2002 год. Я понимал: некоторые приемы и технологии, которые помогли выстроить бренд «1+1», можно использовать и в России, несмотря на иные конкурентные условия. Чтобы привлечь внимание аудитории на рынке, где уже существуют популярные телеканалы, нужно было создать уникальную команду и за кадром, и в кадре. Первоочередной моей задачей было найти людей на несколько ключевых позиций, оказавшихся вакантными после ухода на ТНТ Романа Петренко и директора по маркетингу Александра Дулерайна.