Олег Ерышев - Личность и болезнь в творчестве гениев Страница 14

В последние годы жизни болезнь протекала менее бурно. Однако изменения личности, которые она повлекла за собой, стали более заметными. Доживает свои дни писатель фактически один, он никого не принимает, не выходит к людям, приходящим засвидетельствовать ему почтение. Один из посетителей Стриндберга в 1911 году пишет: «Он жил совершенно один, почти прячась от людей, и отворял дверь лишь нескольким близким друзьям… Собственно, почти никто не знал, где он живет; одни полагали, что он серьезно болен, другие – и таких было большинство – что он страдает манией преследования и к нему не следует приближаться… На следующий день я его разыскал. На двери не было никакой таблички, шнурок звонка был снят. Я трижды – словно по уговору – постучал в стену возле дверной рамы и стал ждать. По прошествии некого времени планка на щели почтового ящика, прорезанной всего в каком-нибудь метре от пола, осторожно приподнимается сизоватым пальцем, и в щели появились глаза и седая бровь. „Я пришел, чтобы засвидетельствовать свое почтение одному из могущественнейших шведов“, – говорю и просовываю в щель свою визитную карточку. Снова проходит много времени. За дверью – мертвая тишина… Я чувствую, что этот одинокий поэт стоит по ту сторону двери, прикидывает так и этак и колеблется… Наконец дверь тихонько отворяется, и появляется Стриндберг. Он пристально на меня смотрит. „Я болен, – говорит он шепотом. – Я вообще-то никого не принимаю“… Он так и стоял в проеме дверей, словно загораживая мне дорогу в дом, и испытующе смотрел на меня со смешанным выражением глубокого недоверия и любопытства».

По этому отрывку видно, что до конца жизни Стриндберг сохранил бредовую настроенность, которая с годами потеряла аффективный накал и стереотипизировалась (как бы застыла), но не исчезла вовсе. Она-то и придавала поведению драматурга аутистический рисунок, выражавшийся в замкнутости и отгороженности. Говоря о том, что он болен, писатель имел в виду не психическое расстройство, а физическое страдание (в то время он уже был болен раком). Психическая болезнь Стриндберга демонстрирует еще один известный в психиатрии феномен, описанный французским психиатром Маньяном, выражающийся в характерном для хронических бредовых психозов переходе одного вида бреда в другой. Началась болезнь с паранойяльного бреда (бред ревности), который постепенно превратился в параноидный (бред преследования, воздействия, значения, с сенестопатиями, слуховыми галлюцинациями), и, наконец, появились элементы парафренного бреда (фантастический бред величия, мистические бредовые моменты). Последний вариант бреда не развернут, так же как и «конечное состояние» (выраженного распада личности не случилось). До конца жизни он писал. В последние годы все меньше, но создал свой театр – Стокгольмский интимный театр, – где были поставлены все его пьесы. Это был новаторский театр, работавший как единый организм. Этот принцип стал одним из основных в театральном искусстве ХХ века.

Особенностью хронического бредового психоза у Стриндберга была слабая выраженность галлюцинаторных расстройств, видимо, с этим отчасти связана и сохранность его личности. Во всяком случае его литературные произведения – драмы, повести и пьесы – всегда потрясали читателя и зрителя глубиной проникновения в человеческие переживания, были понятны всем людям, интересующимся искусством. К сожалению, русскоязычный читатель долгое время не имел возможности познакомиться с творчеством Стриндберга – его не издавали. Теперь же он уверенно входит в наши библиотеки, заставляя размышлять о жизни и разбираться в своих страстях и тайных желаниях. Но его пьесы только изредка можно встретить в репертуаре наших театров.

Август Стриндберг умер 14 мая 1912 года в Стокгольме от рака желудка. Вспоминают, что его «хоронил весь Стокгольм». Чтобы успокоить мятущуюся душу писателя, в гроб положили его любимый экземпляр Библии, а над могилой воздвигли крест.

ДАНИИЛ ХАРМС

Боже, какая ужасная жизнь и какое ужасное у меня состояние

Даниил Хармс

Фото

Обладатель одной из самых трагических биографий в русской поэзии первой половины ХХ века – Даниил Хармс – был достаточно известен в советской литературе как детский писатель. Эту сторону его таланта очень ценил С. Я. Маршак. Другие его произведения, а их было множество, не печатали, их знали только несколько самых близких людей. На перекрестке детской поэзии и стихов для взрослых находится одно из его наиболее известных произведений, в нескольких строках отразившее судьбу писателя:

Из дома вышел человекС дубинкой и мешкомИ в дальний путь,И в дальний путьОтправился пешком.Он шел все прямо и впередИ все вперед глядел.Не спал, не пил,Не пил, не спал,Не спал, не пил, не ел.И вот однажды на зареВошел он в темный лес.И с той поры,И с той поры,И с той поры исчез…

Это стихотворение, может быть единственное, наиболее укладывающееся в биографию поэта, полную загадок и «зауми». Возможно, автор и не вкладывал глубокого смысла в него, но нами оно воспринимается именно так.

Этот странный человек исчез 23 августа 1941 года (был арестован на улице в Ленинграде и уже больше на свободе не появлялся),ионем вспомнили только много лет спустя. Детские стихи Хармса декламировали, думая, что их написал кто-то другой. В период «оттепели» стали ходить по рукам некоторые его «взрослые» произведения, а потом его стали печатать возрастающими тиражами, запутанно трактуя и без того сложные для понимания произведения. Очень много споров вызывает творчество поэта, но ясно одно: он наряду со своим другом, поэтом А. И. Введенским, тоже сгинувшим в лагерях, был первым абсурдистом в литературе, но этого никто не знал до 1970-х годов. Раньше первооткрывателями данного направления считались Ионеско и Беккет. Теперь творчество Хармса изучают десятки литературоведов не только в России, но и в разных странах мира.

Даниил Хармс (Даниил Иванович Ювачев) родился в Петербурге 17 (30) декабря 1905 года. Отец его, Иван Петрович Ювачев, сын полотера Зимнего дворца, получил штурманское образование. Принимал участие в деятельности народовольцев, за что был приговорен к смертной казни, замененной затем каторжными работами. Четыре года просидел в одиночной камере в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях. Два года Ювачев-старший проработал на сахалинской каторге в ножных кандалах. За это время он превратился из революционера-атеиста в истового христианина, активного толкователя и пропагандиста Священного Писания. Будучи досрочно освобожденным, вернулся в Петербург, писал мемуары и религиозные книги, посещал Толстого в Ясной Поляне. По характеру это был твердый, целеустремленный человек, способный «обращать в свою веру». Работал в инспекции сберегательных касс, постоянно разъезжал по командировкам. Мать поэта, Надежда Ивановна Колюбакина, из родовитого волжского семейства, заведовала прачечной в приюте для женщин, освободившихся из тюрьмы, созданном принцессой Ольденбургской. С годами она стала начальницей этого учреждения, а в советское время была кастеляншей в «Боткинских бараках». Она была добрым, непритязательным человеком, готовым к любому труду.

Воспитывали Даниила мать и две ее сестры (одна из них была учительницей), отец присутствовал «духовно», всегда посылал письма с обстоятельными советами и настойчивыми требованиями, как поступать в тех или иных ситуациях. Подобные письма приходили от него очень часто. Даниил с большим уважением относился к отцу и, видимо, его побаивался. Он никогда, даже будучи взрослым, не садился в присутствии отца и никогда при нем не курил, хотя очень любил курить трубку. Даниил был определен в реальное училище при Петершуле (немецкая школа) в Петрограде, поэтому хорошо знал немецкий и английский языки. Заканчивал же 2-ю Детскосельскую советскую единую трудовую школу, где директрисой была его тетка. В школьные годы был шалуном, устраивал розыгрыши: «прикидывался сиротой»; чтобы не ставили двойку, играл во время урока на валторне; в то же время проявлял склонность к фантазированию и мистификациям. Затем два года он проучился в электротехникуме, откуда в конце концов был отчислен, так как совершенно не интересовался учебой, избрав для себя другую стезю – сочинительскую. С детства много читал, особенно историю и мифы Древнего Египта, Греции, литературу Средневековья, что отразилось потом в некоторых его произведениях. Хармс любил рисовать, ценил классическую музыку (преимущественно Баха и Моцарта), играл на фисгармонии, был первоклассным шахматистом. Практически всю жизнь он прожил в Петербурге в одной квартире с родителями, вначале на Миргородской улице (в районе больницы Боткина), а потом, с 1925 года, на Надеждинской (Маяковского) улице, д. 11, кв. 8. Тем не менее с 20 лет жил самостоятельно.