Софья Бенуа - Хюррем. Знаменитая возлюбленная султана Сулеймана Страница 14

Мы помним, что в первые годы их счастливого и страстного чувства султану Сулейману приходилось много времени пребывать в военных походах. Тем не менее эти длительные отлучки не загасили любовь, но лишь дали возможность Хюррем овладеть родным языком ее любимого. И если прежде Сулейман советовался с матерью, ожидая ее советов, то после того, как его Хасеки научилась рассуждать как истинная турчанка, он все больше доверяет и прислушивается к ее мнению. И все же «любовная проза и лирика» занимает главное место в их переписке.

Письмо Хюррем султану Сулейману – в тот момент, когда он был в походе на Венгрию: «Душа моей души, мой повелитель! Привет тому, кто поднимает утренний ветерок; молитва к тому, кто дарует сладость устам влюбленным; хвала тому, кто полнит жаром голос возлюбленных; почтение тому, кто обжигает, точно слова страсти; безграничная преданность тому, кто осиян пречистой светлостью, как лица и главы вознесенных; тому, кто является гиацинтом в образе тюльпана, надушенный ароматом верности; слава тому, кто перед войском держит знамя победы; тому, чей клич: «Аллах! Аллах!» – услышан на небе; его величеству моему падишаху. Да поможет ему Бог! – передаем диво Наивысшего Повелителя и беседы Вечности. Просветленной совести, которая украшает мое сознание и пребывает сокровищем света моего счастья и моих опечаленных очей; тому, кто знает мои сокровеннейшие тайны; покою моего изболевшегося сердца и умиротворению моей израненной груди; тому, кто является султаном на престоле моего сердца и в свете очей моего счастья, – поклоняется ему вечная рабыня, преданная, со ста тысячами ожогов на душе. Если вы, мой повелитель, мое высочайшее райское древо, хотя бы на мгновение изволите подумать или спросить об этой вашей сиротинке, знайте, что все, кроме нее, пребывают под шатром милости Всемилостивого. Ибо в тот день, когда неверное небо всеохватной болью учинило надо мной насилие и в мою душу, несмотря на эти бедные слезы, вонзило многочисленные мечи разлуки, в тот судный день, когда у меня было отнято вечное благоухание райских цветов, мой мир превратился в небытие, мое здоровье в недуг, а моя жизнь в погибель. От моих беспрерывных вздохов, рыданий и мучительных криков, не утихающих ни днем, ни ночью, души людские преисполнились огнем. Может, смилуется творец и, отозвавшись на мою тоску, снова вернет мне вас, сокровище моей жизни, чтобы спасти меня от нынешнего отчуждения и забвения. Да сбудется это, о властитель мой! День мне в ночь обернулся, о тоскующая луна! Мой повелитель, свет очей моих, нет ночи, которая бы не испепелялась от моих горячих вздохов, нет вечера, когда бы не долетали до небес мои громкие рыдания и моя тоска по вашему солнечному лику. День мне в ночь обернулся, о тоскующая луна!»

Тонкий знаток истории и османского колорита украинский писатель П. Загребельный так описал любовную тягу султана к соплеменнице писателя, жившей в XVI веке.

Фаворитка. Художник Рудольф Эрнст

«Она тонко чувствовала момент, когда нужно было быть покорной, и именно тогда бывала покорной, а нынче Сулейману нужно было именно это ее умение, и он весь преисполнился тихой признательностью к Хюррем за то, что она облегчала ему неприятный разговор, ради которого он сюда пришел. А может, пришел, чтобы посмотреть на эту удивительную женщину, на это непостижимое существо, услышать ее глубокий голос, вдохнуть аромат ее тела, ощутить ее ласковое тепло, которое она излучала неустанно, как маленькое солнце, что скатилось с неба на эту благословенную землю. Его поражало ее умение сидеть. Стлалась по коврам, среди подушек, низеньких широких диванов, точно невиданно цветистый плющ. Любила красное, желтое, черное. Небрежность во всем, но какая влекущая! Каждая складка ткани, каждая морщинка, раскинутый веером подол платья, шелковые волны шаровар – все влекло, приковывало взгляд, наполняло его мрачную душу чуть ли не мальчишеским воодушевлением. Иногда было в ней что-то словно бы от подстреленной птички, от сломанного дерева, умирающего звука, а потом внезапно шевельнется, встрепенется, оживет, заиграет всеми жилками, а буйные волосы так и льются и заливают султана волной такого счастья, от которого он готов умереть.

Как мог он такой женщине говорить неприятное? А пришел сюда именно с этим. Собственно, с нею он чувствовал себя легко даже тогда, когда должен был сообщать ей что-то неприятное. Она как бы шла ему навстречу, всегда проявляла поразительное понимание его положения, никогда не забывала прежде всего признавать и чтить в нем властелина и повелителя, никакого намека на их близость, на чувства, которые разрывали грудь. Называла себя: последняя служанка и вечная невольница. Пленила его робкой своей наготой, потом засиял ему дивный ее ум, теперь уже и сам не знал, чем больше очарован в маленькой Хюррем; поэтому малейшая боль, причиненная ей, должна была отразиться стократной и тысячекратной болью в самом Сулеймане». Нужно быть в душе поэтом, чтобы так красиво изложить (по сути, выдумать) подобную психологическую картинку.

Сулейман Великолепный. Художник Мельхиор Лорис

Пожалуй, единственное, что можно добавить иронично: нет повести печальнее на свете, чем повесть о любви Хюррем и Сулеймана. Почему печальнее? Да потому, что пришлось им пройти через многие испытания, и смерти, и предательство и другие напасти. А после всего – одному из них влачить грустную старость, оживая лишь в воспоминаниях о счастливых днях…

Но пока мы не дошли до развязки этой истории, займемся бытописанием. Осознавая мощь влечения султана к возлюбленной и силу ее влияния на него, иностранные послы и высокие гости империи охотно делали подарки Хюррем, именуя последнюю на западный лад королевой.

Хюррем Султан во многих сферах дворцовой жизни являлась первооткрывательницей. К примеру, эта женщина стала законодательницей новой дворцовой моды, заставив портных шить для себя и близких одежду свободного покроя и необычные накидки. Обожала она и всякие изысканные украшения, часть из которых собственноручно изготовил султан Сулейман, тогда как другой частью драгоценностей были покупки или подарки послов.

О нарядах и предпочтениях Хюррем мы можем судить по картинам знаменитых художников, пытавшихся как восстановить ее портрет, так и воссоздать наряды той эпохи. К примеру, на картине Якопо Тинторетто (1518 или 1519–1594), живописца венецианской школы позднего Ренессанса, Хюррем изображена в платье с длинным рукавом, с отложным воротником и накидкой.