Анри Труайя - Грозные царицы Страница 14

Прибыв в свой дворец на Васильевском острове, Меншиков с изумлением обнаружил полное отсутствие каких бы то ни было вещей Петра II, которые, как выяснилось, были перевезены в Летний дворец, где, как ему сказали, царь отныне решил обосноваться. Раздосадованный и возмущенный, Меншиков потребовал объяснений у гвардейских офицеров, которым надлежало охранять дворец. Оказалось, что все караульные уже к этому времени сменились, а начальник их смущенно заявил, что они-де лишь повиновались императорскому приказу. Иными словами, все готовилось заранее… И то, что, как ему казалось, могло бы сойти за прихоть царя-подростка, на самом деле служило свидетельством окончательного с ним разрыва. Для Меншикова это событие означало, что рухнуло здание, которое он возводил годами и считал прочным, как гранит набережных Невы. Но в чем причина катастрофы, спрашивал он себя с тоской. Ответ не вызывал никаких сомнений. Виной всему случившемуся – проделки Алексея Долгорукого и его сына, очаровательного и лицемерного Ивана, которые всегда строили козни. А что теперь делать для спасения хоть чего-то, пусть даже части своих привилегий? Просить о снисхождении тех, кто нанес ему столь чувствительный удар, или обратиться к Петру и попробовать пожаловаться на них государю? Пока Меншиков колебался, не уверенный в том, какую лучше выбрать тактику, до него дошли сведения еще худшего свойства, чем все предыдущие: после переезда к тетке Елизавете в Летний дворец царь собрал членов Верховного тайного совета и обсудил с ними дополнительные санкции в отношении Светлейшего. Причем приговор был вынесен даже без того, чтобы дать возможность подсудимому сказать слово в свою защиту. Побуждаемый, вполне возможно и скорее всего, Елизаветой, сестрой Натальей и кланом Долгоруких, царь приказал арестовать Меншикова. Когда начальник штаба, генерал-майор Семен Салтыков пришел объявить приговор, Светлейшему ничего не оставалось, как только написать государю письмо с протестом и оправданиями, вот только он сильно сомневался в том, что это послание дойдет до адресата.

В следующие дни наказания множились и становились все более и более беззаконными, несправедливыми, позорными. Меншикова лишили всех титулов и привилегий и сослали в его земли. Медленный обоз, содержащий собранные в спешке вещи осужденного, выполняя предписание, покинул Санкт-Петербург при полном всеобщем безразличии к случившемуся. Кто вчера был всем, сегодня стал никем. Самые пылкие сторонники Светлейшего перешли теперь в стан его врагов. Ненависть царя преследовала ссыльного, проявляясь на каждом этапе новыми карами: на станцию прибывал посыльный из дворца со свидетельством очередной немилости. В Вышнем Волочке скинутый с пьедестала фаворит получил приказ разоружить свою охрану. В Твери – приказ отослать в Санкт-Петербург слуг, экипажи и кареты. В Клину – приказ о конфискации у девицы Марии Меншиковой, бывшей царской невесты, обручального кольца, поскольку помолвка расторгнута. А когда обоз, наконец, добрался до пригородов Москвы – приказ обогнуть древний город, где всегда проходила коронация российских государей, и безотлагательно продолжить путь в направлении Раненбурга, находившегося в далекой рязанской провинции.

Наконец он достиг этого незаметного города, с невыносимой тоской на сердце увидел место своей пожизненной ссылки, и «пейзаж» совершенно поразил Меншикова. Дом, в котором ему предстояло жить с семьей, находился внутри зубчатых, снабженных бойницами стен крепости, практически – тюрьмы. Часовые дежурили у входа. Одному из офицеров было поручено следить за всеми перемещениями Меншиковых. Вся корреспонденция его перлюстрировалась. Попытки оправдаться в письмах, посылаемых тем, кто вынес ему приговор, оказались тщетными. И неудивительно. Еще в ту пору, когда Светлейший отказывался признать себя побежденным, Верховный тайный совет получил донесение от графа Николая Головина, посла России в Стокгольме. В этом секретном документе рассказывалось о недавних действиях генералиссимуса. Оказалось, что перед разжалованием он успел взять у англичан пять тысяч серебряных дукатов за то, что предупредил Швецию об опасности, которую сулит ей поддержка Россией территориальных притязаний герцога Голштинского. Известие о подобном предательстве государственного деятеля, занимавшего в стране самый высокий пост, и о его измене в пользу чужой державы открыло путь новой серии доносов и ударов ниже пояса: каждый старался, как мог, опорочить человека, только что находившегося на самой вершине могущества и славы. В адрес Верховного тайного совета посыпались сотни писем – одни анонимные, другие – с подписями. Это соревнование более всего напоминало травлю. В любом послании указывалось на то, насколько подозрительно быстрое обогащение Меншикова, почти в каждом сообщалось о миллионах золотых монет, запрятанных в разных принадлежавших ему домах. Иоганн Лефорт счел даже полезным сообщить своему правительству о том, что серебряная посуда, найденная 20 декабря в тайнике главного меншиковского дворца, весила семьдесят пудов[26] и что при дальнейших обысках надеются обнаружить и другие сокровища. Эта совокупность злоупотреблений властью, лихоимства, хищения государственного имущества, прямого воровства и предательства заслуживала со стороны Верховного тайного совета самого что ни на есть безжалостного приговора. Вынесенный предварительно был сочтен слишком мягким, и потому учредили специальную комиссию, которая начала с ареста трех секретарей разоблаченного деспота. Затем ему был передан вопросник из двадцати пунктов, на который предложено было ответить, «не упуская ни малейшей подробности».

Казалось бы, враги Меншикова должны быть довольны. Но им оказалось мало согласия в том, что Светлейшего требуется устранить и наказать, – едва это было сделано, члены Верховного тайного совета принялись грызться из-за того, как поделить власть после падения колосса. Сначала управление текущими государственными делами взял на себя Остерман, однако Долгорукие, сила и влияние которых подкреплялись древностью рода, с каждым днем все больше стремились вытеснить «вестфальца». Их непосредственными конкурентами стали Голицыны, чье генеалогическое древо, как они говорили, свидетельствовало о ничуть не менее славном прошлом – это как минимум. Каждый из претендентов на власть тянул одеяло на себя, не особенно заботясь ни о нуждах России, ни о малолетнем императоре. Рассуждали они примерно так: если государь думает об одних лишь развлечениях, видным государственным деятелям нет никакого резона упорствовать в необходимости обеспечения счастья и процветания страны вместо того, чтобы думать о собственных интересах. Долгорукие делали ставку на молодого Ивана, такого ловкого и такого привлекательного: им казалось, что с его помощью удастся окончательно перетянуть Петра на свою сторону, избавившись от его тетки Елизаветы и сестры Натальи, отличавшихся амбициями, которые казались подозрительными, если не сказать – занимавшихся темными делами. Дмитрий Голицын, со своей стороны, поручил своему зятю, элегантному и не слишком щепетильному Александру Бутурлину, втянуть Его Величество в развлечения, не только сомнительные, но и достаточно разнообразные для того, чтобы тот совсем забыл о политике. Но Елизавета и Наталья предугадали намерения Долгоруких и Голицына и объединились, чтобы открыть юному императору глаза на ловушки, которые ему расставляют два красавчика, бывших на самом деле волками в овечьей шкуре. Вот только ничего из этих благих намерений не вышло. Петр II, к сожалению, унаследовал от предков, а особенно от деда, неистребимый дух противоречия, и всякое предостережение, замечание, тем более внушение, представлялось ему оскорблением его достоинства. Он грубо одернул сестру и тетку и даже не подумал выслушать их до конца. Наталья отступила и не стала настаивать на своем. Что же до Елизаветы, то она неожиданно перешла в лагерь противника. Дело в том, что, сойдясь ближе с новыми друзьями племянника, она без памяти влюбилась в того самого Александра Бутурлина, которого совсем еще недавно стремилась низвергнуть. Вовлеченная племянником в поистине безудержное распутство, она была готова на любые вольности, разнузданность этой парочки не знала пределов. Для Елизаветы, как и для Петра, отныне существовало лишь два занятия, два полюса, между которыми развивалась их активность: охота и любовь. Ну, а кто же, если не Александр Бутурлин, мог наилучшим образом удовлетворить их склонности к сюрпризам и забавам в этой области? Естественно, как Верховному тайному совету, так и всему двору в целом были известны все детали экстравагантных поступков царя. Что ж, подумали они, наверное, самое время короновать его – быть может, образумится. Вот в такой атмосфере разврата и непрерывного соперничества политическое руководство России принялось готовить церемонию, которую, по традиции, предстояло провести в Москве.