Глеб Бакланов - Ветер военных лет Страница 14

— Точно, товарищ подполковник, не будет…

Когда процедура награждения закончилась, мы расселись за круглом «столом». Каждому в кружку или в консервную банку (стаканов, разумеется, не было) налили положенные фронтовые сто граммов водки. Выпили за победу над врагом.

В самом конце обеда я рассказал о стоящих перед дивизией задачах, стараясь как можно больше внимания уделить вопросам наступления. В частности, заговорил о том, что обычно почти каждой атаке, заканчивающейся порой рукопашной схваткой, предшествует артподготовка. Артиллерия обрушивает огонь на вражеское расположение и уничтожает или на какое-то время подавляет его огневые точки, деморализуя живую силу.

Затем обстрел заканчивается и в атаку поднимается пехота. Но обычно противник не находится в непосредственной близости от наступающих. От наших окопов его могут отделять 300, 400, а иногда и больше метров ровной как стол степи. И вот когда после прекращения артиллерийского огня поднявшаяся из окопов пехота с криками «ура!» преодолевает это расстояние, противник имеет время прийти в себя и накрыть наступающих огнем своих пулеметов, автоматов, минометов, орудий, нанося им огромные потери.

Выходом из этого положения были или очень плотная артподготовка, для которой у нас не хватало артиллерии и боеприпасов, или предельное сближение пехоты с противником во время артподготовки.

Значит, применим только второй способ: сразу после того, как противник будет оглушен и ослеплен разрывом наших мин и снарядов, через двадцать, тридцать, сорок секунд, обрушиться на него, не дав оправиться, прийти в себя.

Рассказывая, я внимательно следил за лицами, чтобы уловить реакцию своих лучших бойцов, которые должны были повести за собой остальных. Идея эта в самом принципе преследовала одну цель — победу малой кровью. Но ее необычность и безусловная рискованность, требовавшие мужества, отваги, хладнокровия, точного расчета, без предварительного объяснения могли вызвать непонимание и даже страх.

— Это хорошо, — вздохнул сержант Серб. — Да как же туда добежишь так быстро? Тут ни один чемпион не управится!

— Да и не надо быть чемпионом, — сказал вдруг все понявший младший лейтенант Кондурцев, наш блестящий снайпер. — Надо прямо за артиллерийским огнем идти. Правильно, товарищ подполковник?

— Правильно, товарищ Кондурцев. Подойти шагов на сто — сто двадцать к сплошной линии артиллерийского и минометного огня. Там и накапливаться для атаки. А как только наши орудия и минометы замолкнут или перенесут свой огонь на более дальние цели, пехота бегом, стреляя на ходу, с криком «ура!» должна ворваться в траншею врага.

Стало так тихо, что можно было услышать сухой, металлический шелест листьев дубков, шевелящихся под осенним ветерком. Потом кто-то неуверенно сказал:

— А если свои маленько ошибутся? Или сам вперед забежишь?..

— Осколком тоже может ударить, — так же неуверенно поддержал большеротый синеглазый сержант.

— Может. Все может случиться, товарищи. И под свой снаряд попасть можно, и осколок зацепить может. Риск, безусловно, есть. Горько проливать кровь от своих же снарядов. И все-таки это будет малая кровь. И это будет плата за победу. Другого выхода не вижу.

И снова несколько минут в холодном воздухе стыла тишина. Но это не была пустая тишина или тишина, заполненная страхом. Бойцы и командиры думали.

Мой взгляд скользил по лицам. Широко раскрытые глаза, глядящие куда-то мимо меня. Глаза прищуренные, внимательно устремленные на сухую травинку под ногами. Глаза серые, синие, карие… Они видели в эти минуты одно и то же: сплошную стену разрывов, вихри взметнувшейся к небу земли, стальной дождь осколков и маленькие фигурки с винтовками наперевес, бесшумно, словно тени, скользящие за огневым шквалом.

Я почувствовал, что эти люди, солдаты в самом глубоком и благородном смысле слова, пойдут за разрывами наших снарядов и мин, пойдут и поведут за собой других.

Торжество продолжалось своим порядком. Мы еще долго беседовали за нашим импровизированным круглым столом об отгремевших боях, вспоминали погибших. Но больше всего говорили о самом главном — о том, как далеко зашел враг на нашу землю, что должен сделать каждый для его скорейшего разгрома…

Мы готовились к наступлению.

В один из дней я обходил подразделения. За крутым поворотом хода сообщения натолкнулся на группу красноармейцев, увлеченно читавших газетный листок. Читали вслух, с комментариями, приправленными хлесткими, солеными русскими словами. Увидев меня, слегка смутились, а потом один из красноармейцев, кажется Борис Музулев (я его запомнил по недавнему награждению), протягивая мне листок дивизионной газеты «За Отчизну», сказал:

— Не читали, товарищ подполковник? Заветное слово Фомы Смыслова. Затейник, шельмец! И кто такой Фома Смыслов? Я тут на одного нашего подозрение имею. Остер!

Вернувшись к себе на КП, я просмотрел свежий листок газеты. Внизу второй страницы увидел заголовок: «Мало победы ждать — надо победу взять». А под ним: «Из заветного слова Фомы Смыслова — русского бывалого солдата». Я так и не знаю, кто скрывался за этим псевдонимом. Был ли это кто-либо из наших дивизионных корреспондентов, или редактор перепечатывал материал из другой газеты, но должен сказать, что у нас в дивизии Фома Смыслов был как бы Теркиным местного значения. В тот день от имени Фомы Смыслова сообщалось:

«Я, Смыслов Фома, человек простого ума. Болею за наши потери и беды, но верю — дождусь советской победы. Пойдем по селам сожженным, вернемся к детям и женам… Мало победу ждать — надо праздник завоевать. Где снарядом, где прикладом, где гранатой, а где лопатой, где напором, а где измором, где походом, а где обходом, где тараном, а где обманом — рассчитайся с врагом поганым. Бей сильней фашистских зверей, вот и праздник будет скорей. А сейчас, брат, посылай снаряд, защищай от врага Сталинград».

Конечно, может быть, современному читателю все это покажется наивным. Он ведь сильно вырос во всех отношениях за более чем тридцать лет, прошедшие со дня Победы. Но он потому и смог родиться, этот современный читатель, вырасти, жить при социализме, что миллионы наших советских людей, которых Фома Смыслов призывал отдать свою жизнь за Родину, пали смертью храбрых на полях сражений. И не просто отдали свои светлые жизни: враг жестоко расплачивался за кровь, пролитую советскими людьми. Помню, например, такой случай.

Перед нашим передним краем был подбит танк лейтенанта Александра Дрянова. Все, кроме командира, погибли. Лейтенант остался один в подбитом танке перед вражескими траншеями. Фашисты в буквальном смысле поливали свинцом подступы к танку и сам танк, не давая возможности Дрянову уйти живым. Пули, разрывные, зажигательные, трассирующие, пузырили пыльными куполочками землю. Фашисты через рупор предлагали лейтенанту сдаться, убеждали, что его положение безнадежно.