Софья Бенуа - Муслим Магомаев. Преданный Орфей Страница 14

Подобная «обезьянья привычка» характерна только людям, обладавшим тонким слухом, а, значит, музыкальным, слышащим едва уловимые тональности звуков.

Муслим в шестом классе

Вернувшись в свой любимый город, Муслим вновь продолжает учебу в музыкальной школе.

— Я продолжал учиться в музыкальной школе, вымучивал гаммы и «ганоны», ненавидя эти упражнения, которые, видите ли, необходимы пианисту Хотя к обязательным музыкальным предметам я все же относился снисходительно. Если мне надоедала муштра или чужая музыка, я сочинял свою. Но вот моим увлечением стало пение. Я слушал пластинки, оставшиеся после деда, — Карузо, Титта Руффо, Джильи, Баттистини… Пластинки были старые, тяжелые. Чтобы они не шипели, я вместо патефонных иголок придумал затачивать спички — звук при этом был более мягкий. Спички хватало на одну пластинку.

Слушая записи вокальных произведений, я анализировал басовые, баритоновые, теноровые партии. Брал клавиры и пел все подряд, сравнивал то, что делали знаменитые певцы, с тем, как пел я сам: к четырнадцати годам у меня проснулся голос и я забасил. Но петь при посторонних стеснялся и потому скрывал свою тайну и от домашних, и от педагогов. Не стеснялся я только одноклассников, потому что скрываться от них было бы смешно.

Желание петь, которого так стеснялся мальчик, появилось после просмотра фильма «Молодой Карузо», в котором играла обворожительная красавица Джина Лоллобриджида, а великого неаполитанца озвучивал молодой Марио Дель Монако. Марио Дель Монако (1915, Флоренция, Италия — 16 октября 1982, Местре, Италия) — итальянский оперный певец (тенор), которого называют одним из крупнейших оперных певцов XX века и последним тенором di forza. Услышав его пение, Муслим понял, чего хочет добиться в жизни: «Я только догадывался, что можно петь так: меня уже начинало интересовать пение». Так художественный фильм уже не в первый раз оказал свое положительное влияние на становление личности Магомаева.

Когда парнишка понял, что у него есть голос, то старался петь при каждом удобном случае; «Для меня день не попеть было трудно: видимо, сама моя природа просила этого». Однако стеснительность брала верх: и он долгое время пел после школьных занятий, дождавшись, когда все ученики покинут стены школы, и с ним останется лишь один вахтер дядя Костя. Этот человек, странным образом не имевший отношения к музыке, но музыкально одаренный, давал мальчику ценные советы. Позже Муслиму стало известно, что его первый благодарный слушатель умер от туберкулеза.

— Поскольку, в отличие от дяди Кости, я не мог слышать со стороны своего голоса, то не мог знать, как он звучит. Я уже говорил, что в семье у нас магнитофона не было, да я и не пел дома, поэтому один из моих одноклассников предложил пойти к его соседу, у которого магнитофон был, и записать меня, а потом прослушать. То, что я услышал, поразило меня: я не мот представить себе, что баритональный бас на пленке и есть мой голос. Это было для меня настоящим открытием — оказывается, это пою я, а не какой-то взрослый мужчина! Я к тому времени столько наслушался пластинок с записями итальянских певцов, что уже мог оценить звучание своего голоса на магнитофонной пленке. В четырнадцать лет я басил совсем не как подросток: голос мой уже оформился.

Скрывать тот факт, что я запел, было все труднее. В это время мы создали тайное общество меломанов. Собирались у моего друга Толи Бабеля, страстного поклонника Козловского и вообще Большого театра, и слушали вокальные записи. Как заговорщики, чтобы не узнали наши педагоги, мы слушали записи и джазовой музыки. Почему общество было тайным и почему как заговорщики? Просто то, что мы слушали, не входило в школьную программу. А нам мало что разрешалось кроме академической программы: порядок в школе был очень строгий.

Неудивительно, что в скором времени ребята от прослушивания перешли к практике, организовав небольшой джаз-банд.

— Уже тогда у меня началось как бы раздвоение в моих музыкальных пристрастиях: я любил и классику, и джаз, эстрадную музыку… Я собрал и кружок струнников и обработал, как умел, каватину Фигаро — в переложении для двух скрипок, альта, виолончели и рояля. За роялем, естественно, сидел я. Репетировали мы тоже тайно, потому что наш педагог по музыкальной грамоте считала, что я хоть и очень способный, но усваиваю предметы неохотно. Отвлекаться на посторонние занятия при таких моих учебных успехах было непозволительно, но я отвлекался.

Мне не хотелось тогда объяснять учительнице, что я и сам сочиняю музыку. Что, к примеру, мою скрипичную пьесу уже исполняет мой друг Рафик Акопов. А потом, зачем я буду раскрывать ей нашу тайну? Позже, узнав о моих сочинительских «грешках», меня перевели в класс детского творчества, где я начал «творить» пьесы и романсы, причем на стихи с детства обожаемого Пушкина.

Прошло не много времени, и тайна, которую скрывал юный певец, стала явной. Однажды его пение после уроков, проводимое только для вахтера, услышала учительница русского языка Мария Георгиевна, случайно оказавшаяся на тот момент в стенах школы. А услышав, тут же сказала: «Буду ждать приглашения в первый ряд на твой первый концерт».

Встреча одноклассников через годы. Муслим Магомаев первый слева в верхнем ряду

На следующий день о певческих талантах ученика узнала вся школа. И тут же на уроках музлитературы Муслима сделали вокальным иллюстратором — чтобы он пел арии и романсы вместо пластинок.

Так что неудивительно, что следующими на очереди из тех, кто должен был узнать об исполнительских талантах Магомаева, были его родственники. И это произошло в момент, когда в гостеприимном доме Магомаевых собрались друзья. Кто-то из гостей попросил: «Пусть Муслим покажет, чему научили его в школе, сыграет нам Баха или Моцарта». В этот момент дядя Джамал съехидничал что-то по поводу игры своего племянника: мол, не жду я бурного восторга от ученической игры. А далее произошло неожиданное.

— Я разозлился, сел за рояль и выдал им… каватину[13] Фигаро. Стулья не ломали, просто сначала была немая сцена, закончившаяся шумным восторгом. Больше всех был доволен и удивлен дядя Джамал: в доме, у тебя на глазах растет молодой человек, все только и думают, как бы сделать из него хорошего пианиста и композитора, а он, видите ли, садится за рояль и… (О подобной сцене рассказал и Пласидо Доминго. Его родители до поры не знали, что их сын поет. И когда он примерно в такой же ситуации запел, они открыли рты от удивления.)