Михаил Азаров - Зазнобы августейшего маньяка. Мемуары Фанни Лир Страница 14

Всю неделю, следующую за Пасхой, я чуяла в воздухе какую-то беду. Молчание, рассеянность и раздражительность Николая поражали меня. Я узнала, что за ним постоянно посылают и спрашивают его о том, где я храню свои драгоценности, деньги и бумаги. Это ему показалось странным, и он сообщил мне об этом.

13 апреля он велел мне собрать все, что было у меня ценного, бумаги, деньги, и отдать на хранение в американское посольство. Я, было, воспротивилась, но он сам все уложил в два ящика и дал мне подробные наставления о том, как я должна поступать, если у меня сделают обыск.

— Забери с собой все, что можно, — сказал он, — и уезжай из России, даже если бы тебя не выслали. Я вижу, что меня не хотят оставить в покое, а тебя решили сослать в Сибирь, и будь уверена, что они добьются этого.

— Но каким же образом?

— К тебе подбросят какие-нибудь бумаги и обвинят в заговоре.

— О, друг мой, они не сделают такой подлости!

— Все сделают, — произнес он твердо и спокойно.

15 апреля за ним прислали в 9-м часу утра. Одеваясь, он второпях выронил из кармана печатку и сказал, что хочет вырезать на ней мой вензель, Осмотрев вещицу, я воскликнула:

— Да это рубин, необделанный, но очень дорогой!

— В таком случае я его продам, — сказал он и, поцеловав меня, ушел.

«Странно, — подумала я, что у него есть такая дорогая вещь, и он не знает даже ее цены! Как это объяснить?»

Никогда я еще не испытывала такой тревоги; но надо было взять себя в руки; к завтраку я ждала гостей и, волнуясь, стала одеваться.

Только что я закончила туалет, помню, что на мне была черная бархатная юбка с воланом из валансьенских кружев и белый Ватто с розовой лентой, как вошел Николай.

— Зачем ты так разрядилась?

— Но, друг мой, ведь это не новое платье.

— Все равно; если что случится со мной, то тебя обвинят во всем, хотя ты не виновата ни в чем; помни это!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ну, слушай! У моей матери из образа украдено украшение из драгоценных камней и в краже обвиняют моего адъютанта Евгения. Если он не сможет оправдаться, то я вынужден буду сказать, что это сделал я. Меня арестуют, запрут, объявят сумасшедшим, а тебя, обыщут и вышлют из России.

Ужас охватил меня, но, стараясь казаться спокойной, я крепко обняла его и поцеловала.

— И ты всегда будешь любить меня, несмотря не на что?

— Да, да, всегда.

Он отер мои слезы и воскликнул:

— Не плачь, дорогая, может быть, все обойдется лучше, чем я думаю. Не выдавай своей тревоги и сегодня вечером одень все свои бриллианты и отправляйся в Александринский театр, как ни в чем не бывало. Я зайду еще к тебе.

И он ушел. Я постаралась пораньше отделаться от гостей и, не дожидаясь кареты, отправилась сама во дворец к Николаю. Он был там в своей спальне. Войдя туда, я увидела огромный чудный изумруд, который, как он раньше мне говорил, был заложен заодно с другими вещами. Тут я поняла истину. Он следил за мной глазами и, сказав: «Видишь, ведь, я же не заложил его ещё», ушел к Трепову ходатайствовать за своего адъютанта.

Возвратившись домой, я стала спокойно собирать в памяти разные странности Николая, на которые до сих пор мало обращала внимания. При этом вспомнила его манию уносить с моего стола разные безделушки. Когда я замечала их исчезновение, он возвращал, говоря, что хотел меня подразнить. Но они остались бы у него, если бы я не вспомнила. И как это я не подумала об этом раньше! Не догадывалась, что мой бедный Николай страдает ужасным недугом, называемым клептоманией! Такой благородный, добрый и правдивый человек не мог быть вором! Да и зачем прибегать к воровству человеку, имеющему дохода более миллиона франков в год?

Пока я думала об этом, вошел Николай, бледный, изможденный, с судорожно сжатыми губами, спросил себе чаю и сказал:

— Я заказал тебе кольцо с моим именем и числом дня, когда началась наша связь; носи его!

И, надев на палец левой руки, он поцеловал меня и, слегка улыбаясь, сказал:

— Вот мое обручение с единственной любимой мной женщиной!

Так, ровно через 28 месяцев, окончился наш роман.

Просидев у меня до 6 часов, он отправился обедать к отцу, сказав, что будет в театре и заедет оттуда ко мне. Я сидела в театре во всех своих бриллиантах и с нетерпением ждала конца спектакля и, когда занавес упал, вернулась домой, и стала поджидать Николая.

Пробила полночь, час, а его все еще не было. Три, четыре, он все не приходил. Стало светать. Я одела шляпку и пошла к нему.

На улицах ни души; всюду тихо, спокойно, как на кладбище. Когда я шла по Цепному мосту, внезапно блеснувшее солнце позолотило спящий город.

Ворота дворца Николая были раскрыты настежь, а двери комнат заперты изнутри. Прежде я стала бы изо всех сил стучать, но теперь, увидав это, молча повернулась и тихо стала спускаться по лестнице. Бывший во дворе, дворник сказал мне, что великий князь в 4 часа утра был арестован, увезен и находится под стражей адъютантов своего отца.

Вернувшись, домой, я послала Николаю с верным человеком несколько строк, в которых умоляла известить меня о случившемся.

Обыск у меня и арест

Через несколько часов я получила от Николая записку из книги на клочке бумаги. Он сообщал, что арестован, ужасно мучается, но надеется, что скоро все пойдет к лучшему. Через 3 часа пришла другая записка:

«Не тревожься и не бойся ничего; у тебя сделают обыск, но будь спокойна и не теряй мужества».

Я написала ему длинное ободряющее письмо и утешала его.

В 5 часов ко мне явился один из слуг Николая с кое-какими приказаниями от него, и в ту же минуту у дверей раздался сильный звонок, и 15 полицейских внезапно устремились в мою спальню. Я попросила дать мне время накинуть на себя пеньюар, но они окружили мою кровать и стояли в ожидании, пока Жозефина, презрительно поглядывая на них, не спеша, подавала мне юбки, чулки, туфли.

— Зачем вы здесь? — спокойно спросила я их, окончив свой туалет.

— Мы здесь от имени государя и по приказу графа Шувалова, — отвечали они.

И, действительно, весь этот безобразный и грубый скандал был произведен графом Шуваловым, в противность желания генерала Трепова и в пику ему.

— Нам приказано сделать у вас обыск, — объявили полицейские.

— Хорошо, вот вам ключи.

Они поставили у всех дверей стражу и принялись за работу.

Я внимательно следила за ними, оберегая свои вещи от их карманов, и с удовольствием видела выражение досады и разочарования по мере того, как они перерывали мое имущество, бормоча себе под нос:

— Странно, ни драгоценностей, ни бумаг, ни писем!