Сергей Михалков - Два брата - две судьбы Страница 14

Авторов приглашают в гостиную правительственной ложи. Здесь руководители партии и правительства. Кроме тех, с кем мы уже встречались за последнее время, присутствуют В. М. Молотов. К. Е. Ворошилов, М. И. Калинин, А. И. Микоян, Н. С. Хрущев. Здесь же М. Б. Храпченко — председатель Комитета по делам искусств, дирижеры А. Ш. Мелик-Пашаев, С. А. Чернецкий и A. B. Александров, композитор Д. Д. Шостакович.

В гостиной щедро накрыт стол.

— Ну что же, по старому русскому обычаю надо «обмыть» принятый гимн! — говорит Сталин и приглашает всех к столу. Меня и Эль-Регистана он сажает по правую и левую руку.

Здесь рассказ следует продолжать в форме диалога.

Регистан (пытается положить на тарелку Сталина кусок ветчины): Разрешите за вами поухаживать, товарищ Сталин?

Сталин (отодвигает свою тарелку): Это я за вами должен ухаживать, а не вы за мной. Здесь я хозяин… Кстати, кто вы по национальности?

Регистан: Я армянин.

Сталин (с иронией): А почему вы Эль-Регистан? Вы кому подчиняетесь: муфтию или католикосу?

Регистан: Католикосу, товарищ Сталин!

Сталин: А я думал, муфтию…

Регистан (встает, поднимает бокал): Разрешите мне произнести тост?

Сталин: Разрешаем.

Регистан: Я хочу поднять этот бокал за тех, кто с нами работал: за товарища Волошилова, за товарища Молотова и, наконец, за товарища Сталина…

Щербаков (резко): С этого надо было начинать!

Регистан (растерянно): Я хотел сказать…

Сталин (перебивая Регистана): Разрешите мне реплику?! У Чехова есть рассказ про купца, который больше всех пожертвовал на храм, а его фамилию в газете написали последней. Купец обиделся. Я не купец… Продолжайте, товарищ Регистан!

Регистан (оправдываясь): Я хотел назвать по порядку тех, кто с нами работал…

Сталин (обращаясь ко всем): Мы приняли новый гимн страны. Это большое событие… Александр Васильевич Александров создал в свое время музыку «Гимна партии большевиков», которая больше всего подошла для гимна Советского Союза. (Обращаясь к Шостаковичу.) Ваша музыка звучит очень мелодично, но что поделать, гимн Александрова более подходит по своему торжественному звучанию. Это — гимн могучей страны, в нем отражена мощь государства и вера в победу… Товарищ Щербаков! Нам, видимо, надо принять постановление Совнаркома? И назначить день первого исполнения гимна. Мы можем успеть дать команду нашему радио исполнить гимн в новогоднюю ночь?

Щербаков: Можем, товарищ Сталин!

Щербаков выходит. Через некоторое время он возвращается с проектом документа. Сталин читает его.

Сталин (мне): А вы, Михалков, не заглядывайте! Тут мы и без вас обойдемся.

Я: Извините, товарищ Сталин! Я случайно…

Сталин: И не заикайтесь! Я сказал Молотову, чтобы он перестал заикаться, он перестал.

Молотов улыбается.

Сталин (в сторону Калинина): Наш Михаил Иванович в последнее время стал плохо слышать.

Калинин улыбается.

Щербаков: Предлагаю выпить за товарища Сталина!

Все поднимают бокалы. Пьют.

Сталин (мне): Не надо пить до дна за каждый тост. С вами неинтересно будет разговаривать. И не робейте!

Я: Я не робею, товарищ Сталин!

Сталин: Мы нахалов не любим, но и робких тоже не любим. Вы член партии?

Я: Я беспартийный.

Сталин (помолчав): Это ничего. Я тоже был беспартийный…

Регистан: Товарищ Сталин, пусть Михалков прочитает свои стихи.

Сталин: Про дядю Степу? Послушаем.

Я читаю стихи. Сталин одобрительно смеется.

Я: Можно я прочитаю еще военные стихи?

Сталин: Прочитайте.

Я читаю стихотворение «Письмо жене». По мере того как я читаю, Сталин мрачнеет.

Сталин (серьезно): Эти стихи мне не нравятся. В них настроение сорок первого года. Вы напишите стихи с настроением сорок четвертого года и пришлите их нам с Молотовым.

Я обещаю написать такие стихи.

(Вскоре я сочинил «Быль для детей» и послал ее в Кремль на имя Сталина. Стихи были затем без моего ведома опубликованы одновременно в «Правде», «Комсомольской правде», «Пионерской правде». Видимо, на это было указание Сталина.)

Можно сказать, что все присутствующие за столом члены политбюро не принимали никакого участия в разговоре. Они ограничивались короткими репликами, поддакивали. Приглашенные товарищи тоже чувствовали себя скованно. Только мы с Регистаном вели себя свободно, если не сказать развязно. Выпитое вино оказывало свое действие. Мы настолько забылись, где и с кем находимся, что это явно потешало Сталина и неодобрительно воспринималось всеми присутствующими, особенно сидящим в конце стола М. Б. Храпченко, так и не притронувшимся к еде.

Когда я, по предложению Регистана, разыграл с ним юмористическую сценку, основанную на фольклоре военного времени, Сталин хохотал буквально до слез.

Было пять часов утра, когда «отец всех народов» молча поднялся, прервав этим выступающего Регистана. Все вышли из-за стола. Провожая нас до дверей, Сталин неожиданно для всех картинно раскланялся с нами, изображая поклон испанского идальго. Этого уж никто не ожидал.

Нас развезли по домам.

— Где ты был? — спросила жена, открывая мне дверь.

— У Сталина, — ответил я.

— Ложись спать. Завтра поговорим.

Только на следующий день мы с Габо осознали все безумие и рискованность нашего поведения в обществе Сталина.

— Вы ходили по острию ножа! — сказал нам М. Б. Храпченко, — но, кажется, все обошлось. Есть указание выдать вам для встречи Нового года на пятьсот рублей продуктов по твердым ценам. Поздравляю вас с огромной победой, значения которой вы себе еще не представляете.

Как ни странно, эта встреча со Сталиным, его вопрос о моей партийности не предопределил мое немедленное вступление партию.

В члены КПСС я вступил спустя семь лет. В мае 1950 года мне был вручен партийный билет…

Будучи беспартийным, я к своим сорока годам уже имел высокие правительственные награды, был одним из авторов Государственного гимна СССР, и ради каких-либо карьерных соображений мне не надо было вступать в партию. Тем не менее, я твердо знал, что смогу принести обществу гораздо больше пользы, если вступлю в ряды КПСС. В самом деле, разве я мог бы организовать и возглавить всесоюзный сатирический киножурнал «Фитиль», будучи беспартийным? Как бы я смог критиковать, осуждать и изобличить в неблаговидных поступках и преступлениях членов партии, задевать самолюбие многих начальников, вплоть до руководителей союзных и автономных республик? Это было исключено!