Александр Бессараб - В прицеле — танки Страница 14

И тут же засвистели немецкие снаряды. Мы бросились в блиндаж. В следующую секунду немецкие артиллеристы точно накрыли наш участок. Когда налет закончился, в блиндаж влетел запыхавшийся Братчиков.

— Товарищ майор, беда! У Глущенко целых два расчета выведены из строя — прямое попадание в орудийный окоп. Двое убитых и девять человек ранено.

— Упрямец! — возмутился я, имея в виду капитана-танкиста. — Сейчас я с ним поговорю...

Выбежал из блиндажа. Но выговор делать было некому. Машина капитана горела. Шофер был мертв, а офицер скончался несколькими минутами позже на руках у нашего фельдшера Валентины Жолобовой.

На позиции убитым оказался один, а не два человека, как сгоряча доложил мне начальник штаба. Тяжелораненых было четверо. Их немедленно отправили в госпиталь.

Орудийные расчеты, понесшие потери, пополнили на второй день бойцами роты ПТР, вызванными из лагеря в Геллене. Пришлось также произвести некоторые перемещения младших командиров и офицеров, чтобы основной костяк старослужащих равномернее распределялся между подразделениями. Командирами боевых орудийных расчетов были назначены младшие сержанты Алексей Чистов и Александр Сивков, наводчиками — ефрейторы Мищенко Александр, Тихомиров Михаил и многие другие.

Пацей и Шленсковой заново перераспределили по батареям, взводам и расчетам партийный и комсомольский актив, расставили агитаторов и пропагандистов, подыскали замену парторгам батарей на случай их выбытия из строя. Коммунисты Фомин, Шестаков, Быков и другие ваши активисты подготовили боевые листки, распространили их в подразделениях.

Командиры взводов и орудий приступили к тренировкам расчетов в новом составе. В оставшиеся до наступления дни предстояло добиться четкой слаженности всех орудийных номеров. Попутно дорабатывались и вопросы боевой подготовки, слабо усвоенные накануне.

В расчете Федора Шестакова, например, требовалось более тщательно отработать правила стрельбы с закрытых позиций. Помню, Шестаков назначил рядового Ивана Веренича исполнять обязанности заместителя наводчика, поручил ему научить своего земляка Петра Коваля стрельбе по невидимой цели. Но Петр никак не мог сообразить, почему перекрестие панорамы при такой стрельбе смотрит совершенно в другую сторону — на точку наводки, а не в ту цель, которую должно стрелять орудие. Считая, что Веренич просто дурачит его, Коваль кипятился:

— Як же мы будем палить, як никакой цели нема? Ты меня дилу учи. Так мы и Берлина не побачим як своих ушей!

— А ты чего спешишь? — осаждал его Веренич. — Успеется!

— Так я ж Марине уже в письме отписал, що в Берлине воюю и скоро дома буду, хай готовит встречу. А ты хочешь, щоб мы сидели на месте, палылы в билу копиечку...

— А ты не бреши Марине, бо я ей напишу. Та вона и так знает, що ты никогда правды не говорил. Як же так писать, коли ты Берлина ще и не бачив?

— Я не брехав жинке, — решил хоть как-нибудь оправдаться Петр. — Точный математический расчет: пока письмо дойдет до дома, мы уже будем в Берлине. Жинка почует про это по радио, а тут и письмо...

Так с шутками и дорогими сердцу каждого солдата воспоминаниями проходили дни напряженной учебы перед большим сражением, совершенствовалось боевое мастерство.

Кстати сказать, для шутки, веселого, порой назидательного разговора солдаты находили время в любой обстановке. Часто приходилось слышать истории, в которых правда переплеталась с вымыслом. Но всегда такие рассказы содержали много поучительного, передавали боевой опыт бывалых солдат, имели большое воспитательное значение. Распространялись они быстро и так обрастали всевозможными, вполне правдоподобными подробностями, что сам создатель первоначального варианта невольно удивлялся.

Однажды вечером Пацей вернулся из батареи Глущенко и, смеясь, поведал забавную историю, услышанную в расчете Аркадия Кучина. Рассказал ее Игнатьев, слывший среди товарищей солдатом не из робкого десятка: его грудь украшали две медали «За отвагу» и орден Славы III степени. После оборудования орудийного окопа белокурого веснушчатого Игнатьева попросили рассказать, как он катался на немецком танке. Игнатьев смотрел то на одного, то на другого солдата, и бесенята прыгали в его глазах. Наконец он сдался, довольно чмокнул розовыми, как у девушки, губами и начал:

— Случилось это, братцы, под Курском в сорок третьем. Я только что прибыл на фронт, в боях до этого не участвовал. На передний край попали к вечеру. Окопались, значит, среди гнилых пней давно вырубленного леса, маленько подкрепились колбасой и сухариками и отправились в потусторонний мир.

— Скажи, пожалуйста, — «потусторонний», — прыснул кто-то, но на него тотчас зашикали.

— Лежу в ровике, носом упершись в землю, а сам спиною чувствую, как черные громадины с белыми крестами совсем близко подошли к нам. Лежу и прощаюсь с белым светом. Так стало мне жаль самого себя, что в пору завыть...

— Ну, а гранаты, гранаты-то противотанковые хошь были у тебя? — спросил его Миша Грибушенков, даже привстав от напряженного ожидания развязки.

— Были. Но я со страху совсем забыл о них. Опомнился, а фашистский танк, страшно фыркая и гремя гусеницами, пронесся надо мною черной тучей. Страшная мысль подняла меня на ноги: «За танками идут фрицы. Это же плен! Надо удирать!» И я побежал. Рядом мельтешили и наши, и немцы. Танк чуть-чуть затормозил, и я с ходу налетел на него. Не долго думая, прыгнул верхом на его стальную спину. Ехали долго. Танк стрелял, вздрагивал всем корпусом, а я боялся соскочить с него, лежал как убитый. Вдруг он остановился, долго утюжил землю, потом развернулся и на полном газу помчался назад.

«Ну нет, — думаю, — теперь это мне вовсе не по пути. Это опять в плен!» И я незаметно соскочил и кубарем покатился по земле. В бок резко уперлось что-то острое и твердое. Пощупал, а это оказалась в кирзовой сумке противотанковая граната. «Что ж это такое? Позор! У меня в руках граната, а я стою. И танк совсем близко. Бросай, дурень, уйдет ведь!» — приказал я сам себе и что есть силы кинул гранату прямо на решетку моторной группы. Не успел распластаться — грохнул взрыв. Танк загорелся синим пламенем, окутался клубами черного дыма. Я решил — такое соседство невыгодно и опять же может закончиться смертельно, ежели его, черта фашистского, вдруг рванет на мелкие части. Вижу, вроде бы солдат из нашей роты рядом лежит. Подполз к нему. Вдвоем веселее. «Держись, дружище, и приготовь гранаты. Фрицы снова прут сюда!» — кричу я ему и опять вижу черную громадину с белыми крестами, надвигающуюся на нас. Солдат исчез в своей ямке, и я хотел выругать его по всем правилам, но тут над его ровиком мелькнула рука и в танк полетела граната. Я тоже бросил свою. Два черных столба земли взметнулись перед нами. Танк взревел мотором, свернул в сторону и обошел нас. Но тут в его бок саданули артиллеристы, мы с солдатом опять спрятались в землю. Снаряд разворотил все «тигриное» нутро. Атака была отбита, а я, кроме всего прочего, приобрел себе верного друга...