Федор Раззаков - Владимир Высоцкий: Я, конечно, вернусь… Страница 14

В апреле судьба Владимира Высоцкого вновь пересеклась с Театром имени Пушкина: его пригласили туда сыграть по договору роль в хорошо знакомом ему спектакле «Дневник женщины». Высоцкий, естественно, согласился. А в мае он едва не ушел из жизни. Случилось следующее.

На майские праздники он сильно загулял с друзьями и как-то вечером, возвращаясь домой, был задержан милиционерами. Те препроводили его в вытрезвитель. Высоцкий идти туда не желал, активно сопротивлялся и всю дорогу твердил, что он актер, что снимается в кино. Стражи порядка в ответ скалились: «Что-то мы тебя ни в одном фильме не видели». И так достали Высоцкого своими издевками, что уже в вытрезвителе он выдернул из брюк ремень и захотел повеситься. Спасло его чудо. В тот самый момент, когда петля захлестнула шею, в камеру зашел пожилой старшина. Он и вынул уже задыхавшегося Высоцкого из петли. И в тот же день позвонил его отцу.

Спустя несколько дней, по настоянию родных, Высоцкий согласился лечь в наркологическую клинику. Тогда всем еще верилось, что таким способом можно вылечить его от тяжкого недуга. Горькая правда выяснится позже, а пока недельное пребывание Высоцкого в больничных стенах вроде бы помогло – с выпивкой он завязал.

По выходе из больницы Высоцкий уезжает в Айзкрауле (Латвийская ССР) на съемки фильма «На завтрашней улице» режиссера Ф. Филипова, у которого он еще в 61-м снимался в фильме «Грешница»: там он играл корреспондента, здесь – молодого бригадира строителей Петра Маркина. Причем в «Улицу» он попал с большим скрипом. Начальник актерского отдела Адольф Гуревич был категорически против его кандидатуры, считая Высоцкого алкоголиком. Но режиссер сумел-таки его уговорить. Гуревич согласился, но пригрозил Высоцкому: сорвешься – вышибу с киностудии с «волчьим билетом».

Когда об этом узнали друзья Высоцкого – Всеволод Абдулов и Геннадий Ялович, – они испугались: хорошо зная друга, они были уверены в том, что он не сможет долго выдерживать «сухой закон», обязательно сорвется и – прощай кино. И тогда они решили отправиться вместе с киногруппой, чтобы приглядывать за Высоцким. А чтобы их взяли, сами (!) дописали в сценарий роли под себя. Они «создали» бригаду строителей, которая вызывала на соцсоревнование бригаду Маркина. Хитрость удалась: режиссеру понравилась новая сюжетная линия, и он включил молодых актеров в группу.

13 мая Высоцкий пишет жене письмо, где сообщает: «Наша таборная жизнь течет нормально. Целый день мужики лежат вверх животами, а бабы ходят и гадают (за деньги), когда будет съемка. Безделье. Вечером – звон гитары молодого черноголового Абдулова Севки и пляски вокруг костра, а потом спим в шатрах-палатках на пляжных простынях. Погода только сегодня хорошая, а так – дождь и холодно. Хожу я как герой из „Великолепной семерки“ – в джинсах и в американских ботинках, так что выходит очень великолепно. Вчера собрал бутылку земляники (1231 штука), считал и нагибался за каждой ягодой, а потом с молоком съел. Результат налицо и на желудок – тяжелая, но скоротечная медвежья болезнь. Хотели разрушить нашу беззаботную жизнь и сегодня назначить съемку, но вдруг кто-то намекнул, что сегодня 13-е число и понедельник. Все забегали и испугались. Так что, если не будет съемок еще два дня, – будет 50 % зарплаты. Это плохо. Я живу экономно и не принимаю. У нас четверых общий котел, но я это дело кончаю и из шараги со скандалом выхожу, потому что они все жрут и иногда пьют и мне выгоды нету.

Вчера комсомольцы ГЭС пригласили нас на «голубой огонек». Я рассказывал, какой я артист, и пел и играл с Яловичем сценку, а потом по микрофону пели американскую бодягу, а труженики плясали ТВИСТ и махали бедрами. Пахло потом, дымом и похотью. Одна работяга своей мозолистой рукой погладила нашего звукотехника (в прямом смысле погладила), и у того рожа в царапинах. Люсик! Мне здесь скучно!..»

Высоцкий сумел воссоединиться с женой только в конце месяца, когда были отсняты эпизоды с его участием. Однако жена женой, но Высоцкий находит время ухаживать и за другими девушками. Вот как это выглядит в рассказе свидетеля тех событий – тогдашнего начальника Калининградского порта Ильи Н. (много лет спустя он рассказал об этом В. Золотухину): «К нам приехал Театр миниатюр Полякова. Я пригласил театр, устроили прием. Там были две потрясающие девки: Томка Витченко и Рысина. У меня разбежались глаза. Они даже смеялись надо мной: „Смотри, он не знает, на ком остановиться!“ Ладно. Томка жила в Москве… набережная… там полукругом спускается дом. Лето 1964 года. Я приезжаю в Москву. Прихожу к ней, мы сидим, выпиваем. Где-то поздно ночью звонок, приходит парень… Мы сидим, выпиваем втроем. Три часа ночи. Кто-то должен уйти. Мы ждем, кто это сделает. Она не провожает, не выгоняет никого… нам весело… но мы ждем друг от друга, кто уйдет. В конце концов мы уходим вместе… Прощаемся, берем такси. Он уезжает в одну сторону, я – в противоположную. Через пять минут к ее подъезду подъезжают одновременно два такси. Выходит этот парень, выхожу я… Мы рассмеялись и опять поднимаемся вместе. И до 12 дня выпиваем… Этот парень был Володя Высоцкий. Тогда я, разумеется, не знал… Хотя он и тогда был с гитарой и пел…»

9 июля Высоцкий вновь срывается в Латвию, чтобы продолжить съемки в фильме «На завтрашней улице». 16 июля он пишет в письме жене: «Я теперь жарюсь на солнце, хочу почернеть. Пока – старания напрасны. Обгорели ноги до мяса, а спина не обгорела до мяса – обгорела до костей. Хожу с трудом, все болит… Никак, лапа, не посещает меня муза – никак ничего не могу родить, кроме разве всяких двустиший и трехстиший. Я ее – музу – всячески приманиваю и соблазняю, – сплю раздетый, занимаюсь гимнастикой и читаю пищу для ума, но… увы – она мне с Окуджавой изменила. Ничего… это не страшно, все еще впереди. Достаточно того, что вся группа, независимо от возраста, вероисповедания и национальности, распевает „Сивку-Бурку“, „Большой Каретный“ и целую серию песен о „шалавах“…

Позвони отцу – расскажи, какой я есть распрекрасный трезвый сын В. Высоцкий…»

18 июля в своем очередном письме жене Высоцкий пишет: «А вообще скучно… Читать нечего. Дописал песню про «Наводчицу». Посвятил Яловичу. Ребятам нравится, а мне не очень…»

Как и положено истинным творцам гениальных произведений, им обычно не нравятся именно те произведения, которым впоследствии предстоит стать всенародно любимыми. Я лично из своего глубокого детства помню полутемный подъезд старого пятиэтажного дома, нас, ребят-малолеток, и пацанов чуть постарше, один из которых, ударяя по струнам «шаховской» семиструнки, поет: