Жан-Пьер Неродо - Август Страница 14

Светоний в посвященной Августу биографии сообщает тысячу подробностей, кажется, позволяющих наконец-то приподнять с его лица маску. Но… Обилие деталей и явно сочувственный тон изложения не столько проясняют картину, сколько ее затемняют.

В середине II века н. э. была написана «Римская история» грека Аппиана[18], которая, по всей видимости, испытала влияние «Истории» Азиния Поллиона, современника Августа, не во всем разделявшего политические взгляды последнего. Этот труд кажется особенно интересным в сравнении с «Римской историей» Диона Кассия[19], тоже грека, жившего в начале следующего века и входившего в окружение Септимия Севера. Относительно политических убеждений Диона твердого мнения не существует.

При этом не следует забывать, что в античности жанр исторического сочинения тесно смыкался с риторикой, политической моралью и литературой. Если его конечной целью, бесспорно, являлся поиск объективной истины, то практическое воплощение оказывалось неразрывно связанным с особой манерой изложения, с помощью которой — как в риторике или в литературе — воссоздается «поэтическая» действительность, считающаяся более истинной, чем сама истина — разумеется, если допустить, что истина как таковая существует сама по себе, вне формы выражения.

Наиболее ярким примером вольного обращения с действительностью служит рассказ о смерти Августа. Вряд ли последние слова умирающего, обращенные к Ливии, являются плодом воображения Светония, а тот факт, что о них умалчивает Дион Кассий, объясняется просто: он писал не биографию, а римскую историю, в которой семейные подробности выглядели бы неуместно. Но кто поручится, что последние слова Августа не выдумала сама Ливия? После смерти мужа ей пришлось отстаивать свои интересы в столкновении с собственным сыном, и ее забота обеспечить себе наилучшие позиции вполне понятна. И даже если будут найдены новые тексты или надписи, они не помогут нам прийти к окончательному решению вопроса, действительно ли Август приберег последние слова для жены.

Это говорит о том, что тексты — не более чем отражения образов, и их изучение непременно должно дополняться и интерпретироваться в свете данных, полученных специалистами смежных с историей областей — эпиграфики, искусствоведения, нумизматики. Достижения этих дисциплин позволили новейшим историкам внести существенные коррективы в устоявшийся образ Августа как великодушного правителя и едва ли не героя, запечатленный, в частности, в творчестве современных ему поэтов — в первую очередь Вергилия, но и Горация тоже. Сегодня появилась тенденция к реабилитации не только главного соперника Августа — Антония, но и других его противников и, соответственно, к пересмотру в сторону увеличения той доли ответственности за развязывание и ведение гражданских войн, обескровивших Рим, которая ложится на плечи Цезаря Октавиана. Если человеческая личность Августа по-прежнему остается загадкой, то о его политической деятельности мы постепенно узнаем все больше.

Вместе с тем новейшие исследования множатся столь интенсивно, что сегодня ни один отдельно взятый ученый уже не в состоянии уследить за всей необъятной библиографией по теме, которая понемножку начинает генерировать собственные загадки. И специалисты еще долго будут спорить об организационной природе полномочий Августа, о пестрой картине философских течений, которые он синтезировал в одно, об успехах и провалах его политики.

В намерения автора этой книги ни в коем случае не входит обрушить на читателя всю толщу существующей библиографии или предложить его вниманию политическую и экономическую историю принципата Августа, подобную той, что в 1981 году выпустил в свет Германн Бенгстон. В отличие от Рональда Сайма я отдаю предпочтение текстам, повествующим о событиях, в которых участвовал или о которых отзывался сам Август, что позволяет, оставаясь в рамках биографии, задуматься над личностью человека, оказавшего столь большое влияние на всемирную историю.

Вслед за поэтами эпохи Августа, избегавшими касаться неохватных тем, я повторю, что моим парусам недостает прочности, чтобы бросить вызов океанским волнам, а потому, остерегаясь выпустить свой челн на безбрежные просторы Истории, довольствуюсь скромным каботажем. Но и эта задача не из легких, если верить Леону Омо, предпринявшему подобную попытку прежде меня. Август — личность почти неуловимая, и пусть читатель не думает, что на последней странице книги его поджидает портрет героя в полный рост, четкий и недвусмысленный. Отводя значительное место собственным высказываниям Августа, как устным, так и письменным, мы в лучшем случае надеемся предложить ряд правдоподобных гипотез, имеющих целью объяснить не столько его характер, сколько придуманный им самим образ принцепса. Жизнь Августа представляет для нас интерес главным образом благодаря тому политическому уроку, который он преподал. На его примере прекрасно видно, как правитель, тщательно проработав собственный «имидж», затем навязывает его не только окружающим, но и самому себе.

Дидаскалия[20]

Действие пьесы, отрежиссированной и сыгранной Августом, охватывает промежуток с 63 года до н. э. — даты его рождения — по 14 год н. э. — даты его смерти.

В 63 году Цицерону, одному из двух консулов года, стало известно, что знатный патриций Каталина при поддержке разношерстной группы заговорщиков готовит государственный переворот с целью захвата власти. Цицерон выступил в сенате с разоблачительными речами — Катилинариями — и пламенной силой своего красноречия сумел убедить гражданскую общину в серьезности нависшей угрозы, потребовав для ее виновников смертной казни. Нескольких соучастников Катилины действительно казнили, а сам он в начале 62 года пал в сражении против римской армии. Цицерон надеялся, что ему удалось достичь долговременного согласия и ликвидировать зло, грозившее самому существованию государства. Однако он заблуждался, поскольку случай Катилины вовсе не сводился к единичному проявлению зла и был лишь симптомом гораздо более глубокого процесса, анализу которого посвятил свою монографию Саллюстий. На самом деле республика была смертельно больна.

Слово «республика» плохо передает тот смысл, который древние римляне вкладывали в понятие «Res Publica» (дословно: общая вещь), подразумевая под ним государство как общую принадлежность. И Август, добившись полноты власти, продолжал управлять «общей вещью», так что выражение «res publica» не исчезло из политического словаря. В современных языках слово «республика» употребляется в двух значениях. Ради удобства мы вслед за авторами других книг по истории будем здесь обозначать словом «республика» период, протянувшийся от 509 года до н. э., когда рухнула царская власть, до начала правления Августа, то есть до 31, 27 или 17 года. Об этом полезно помнить, чтобы лучше понять, что именно совершил Август, и удержаться от искушения слишком прямолинейных аналогий между исторической обстановкой, сложившейся в ту пору в Древнем Риме, и, например, развитием Французской революции.